Жак-Ив Кусто - Живое море. В мире безмолвия

— Мы выбрали твой линь, — сказал он, — но цепи не было, ничего не подняли.

Из последних сил я вскарабкался на «Калипсо».

— Честное слово, — заверил я Фалько, — узел был вполне надежный. Передай на «Фреснель», что я отдохну три часа, освобожусь от азота и снова пойду вниз.

Войдя в свою каюту, я повалился на койку. Симона орудовала утюгом. Она не стала задавать мне никаких вопросов, и я был ей благодарен за это. В полудреме я ворочался с боку на бок, пока не подошло время снова посыпаться тальком и влезть в гидрокостюм.

На этот раз я не стал тянуть линь сверху, а взял с собой бухту троса, триста футов. Привяжу за цепь и подам конец наверх. Теперь под водой было еще хуже; примерно на полпути я попал в сильное мутное течение. До цепи я добрался в состоянии экстаза и предельной усталости. Но у меня еще хватило злости сделать тройной узел и хорошенько подергать его для проверки. Кто-то прошептал: «Ты говорил, что не стоит рисковать жизнью ради старинного сосуда. А сам, мой милый, рискуешь из-за какого-то дрянного якоря!»

Я поддул воздуха в костюм и взлетел. «Леонор Фреснель» вытащил якорную цепь и поставил на место швартовую бочку. Калипсяне воспрянули духом. Пока я отдыхал, ко мне подошли Давсо и Бессон: им не терпелось совершить настоящее, хорошее погружение.

Весь декабрь вокруг острова бушевали штормы. Однажды ночью волны ворвались на платформу и смыли лебедку и стойку с воздушными баллонами. Борясь с прибоем, наши люди отстояли грузовую стрелу и рукав. А когда утихомирилось море, они подняли со дна лебедку и баллоны. Но хотя мы очень быстро залечивали раны, впредь нельзя было допускать таких перебоев. Мы построили более крепкую платформу подальше от воды, механизмы убрали в будку и укрепили на скале стальной трап, по которому можно было подняться на уступ в пятидесяти футах над морем. На этом уступе возник самый молодой поселок Франции — Порт-Калипсо. В Марселе нам удалось найти насколько списанных железных бараков, оставленных еще американцами после войны; с помощью военных инженеров мы сделали из этого материала дом, который выкрасили в желтый цвет. В этом доме разместилось пять коек и кухня-столовая с газовым холодильником. Благодаря заботам опекавшей нас Марсельской торговой палаты, у жителей острова была бесплатная радиотелефонная связь с Большой землей. Островитяне соорудили каменную террасу и украсили ее амфорами. Они составили ежедневное расписание и всю зиму ныряли.

Наконец-то «Калипсо» освободилась от опасной связи с древним кораблем. Катера маячной службы забрасывали продукты и снаряжение в Порт-Калипсо, забирали оттуда археологический материал и время от времени привозили новую смену водолазов.

В шторм, глядя сверху, как о скалу разбиваются двадцатифутовые валы, калипсяне представляли себе, каково было команде древнего амфоровоза, когда он врезался в Гран-Конглуэ…

— Они были обречены с первой минуты, — говорили наши ребята. — На берег здесь не выбраться.

В заключение первого года раскопок «Калипсо» приготовилась везти на остров мощный компрессор, который должны были установить в машинной будке, чтобы подводные пловцы могли обслуживать рукав без посторонней помощи.

Только мы хотели выйти из Марселя, как новый шторм запер «Калипсо» в гавани. В сочельник мы устроили на борту праздничный ужин для команды и нескольких верных друзей, в числе которых был Ив Жиро. В полночь Давсо выглянул на палубу и сообщил:

— Смотрите-ка, ветер стих.

Не успел я и рта раскрыть, как Жиро воскликнул:

— Теперь я знаю, зачем ты нас пригласил! — Он показал на тяжелый компрессор. — Тебе понадобилась даровая рабочая сила.

Раздался дружный стон.

Мы пошли к Гран-Конглуэ, и уже через час участники рождественского пира собрались в свете прожекторов на кормовой палубе для схватки с компрессором. С палубы он перекочевал на скальную полку, оттуда его на следующий день подняли лебедкой в будку.

В канун Нового года я предложил островитянам отвезти их на Большую землю. Они ответили контрпредложением: привезти к ним в Порт-Калипсо родителей и невест! В украшенный цветами домик втиснулось двадцать человек. В самый разгар праздника Пьер Лабан воскликнул:

— Нырнем, поднимем первую амфору тысяча девятьсот пятьдесят третьего года!

Он и Кьензи надели гидрокостюмы и ровно в полночь нырнули в студеную воду. Сквозь черную толщу едва пробивался зеленоватый свет их фонариков. Приветствуемые тостами и возгласами одобрения, друзья подняли отличную амфору.