Сергей Эйгенсон - Занимательное литературоведение

Такая, якобы, получилась месть фанов – бескровная, но как теперь говорят, "крутая". Зато на следующий год куняевский огород дал невиданный урожай овощей.

Правда ли все это?

Как я уж говорил, окончательной надежности нет. Насчет истории с могилой майора Петрова и биохимического действия дрожжей на выгребную яму – готов ручаться.

Но две вещи остаются под сомнением:

в Переделкино ли дача у Станислава Куняева?

и

где это фаны Высоцкого в разгар Перестройки добыли пачку дрожжей?

Я вдруг задумался о том, что для молодежи имена Беляева и Грина ничего, наверное, не говорят, да и Оттепель для них – это такой сериал и еще модная песенка. Ну, времена проходят. Мы вот тоже не сильно много знали в свое время про Ходасевича, Иванова или Мережковского. В середине ХХ века этих двух авторов тоже читали мало, но спустя 10 лет обрушился всплеск популярности.

Когда говорят о литературе Оттепели, то, разумеется, сразу всплывают в памяти Евтушенко или Рождественский на эстраде Большой аудитории Политехнического. Но лично я на таких вечерах не бывал. Жил я на Урале, в Уфе, так кто бы мог у нас выступать со стихами на стадионе? Мустай Карим? Ну, это вряд ли. Знали мы популярную поэзию по свежим выпускам «Юности» или «Комсомолки», по редким сборникам, попадавшимся в руки. Eще по номерам «Правды» с «Наследниками Сталина» или «Литературки» с «Бабьим Яром» и отсиненным листочкам с откликами на них разных малознакомых высокопатриотических либо действительно хороших, уважаемых нами поэтов. Хорошо помню, как я принес в школу журнал «Знамя» с «Тридцатью отступлениями из поэмы Треугольная груша» Вознесенского и читал их вслух во время большой перемены. Автопортрет мой, реторта неона, апостол небесных ворот — Аэропорт! Реакция одноклассников была однозначной: «И вот после этого слушать тягомотину про то, как партия послала Давыдова на хутор поднимать целину!»

Но все-таки на мировоззрение больше влияла проза. Вот тут в очень большой мере сказывались два крайне популярных автора из предыдущего времени – упомянутые выше Грин и Беляев. Их романтичность, в общем, даже сентиментальность, вера в то, что за поворотом может открыться сияющий мир Приключения, любовь к героям собственных сказок были очень созвучны нашему времени, можно сказать, что резонировали с ним. Новой фантастики еще и не было, правда, ефремовская «Туманность Андромеды» появилась в 57-м и произвела фурор, но Стругацких пока было не слыхать. Ну, а Немцова или Казанцева душа не очень принимала, хоть оно и было издано в узорчатых обложках «Библиотеки фантастики и приключений».

Правда, в 56-м в журнале «Техника – молодежи» вдруг напечатали гамильтоновские «Сокровища Громовой Луны». Это было явление экстракласса. Вместо нудных немцовских изобретателей велосипеда тридцатисемилетний астронавт, списанный из Космоса по возрасту, «звездные девочки», гангстер с атомным ружьем, отважный офицер космической полиции, дышащие пламенем «огневики» на Обероне с копытами и когтями. И песенка «Мы построим лестницу до звезд…». Кажется, что это произвело впечатление не только на меня в мои 12 лет, но и на 23-летнего Юрия Визбора, сочинившего через 10 лет песню о космодроме, в которой есть эти слова и название этого ледяного спутника Урана. Ну, а отечественная фантастика в ту пору, в середине 50-х в массе производила устойчивое впечатление, что авторам и самим-то скучновато.

Грин с Беляевым, чего нет другого, были уж очень искренни, заражали своей симпатией тому, о чем пишут. А тут еще почти одновременно вышли два ударных цветных(!) фильма «Человек-амфибия» и «Алые паруса» с общей юной звездой Настей Вертинской. Как она была хороша! А красавец Лановой и его бойкий слуга Анофриев, а злодей Зурита-Казаков и очень нестандартный Ихтиандр-Коренев, а невиданные нами подводные сьемки, а « нам бы, нам бы, нам бы всем на дно, там бы, там бы, там бы пить вино! » И алые шелковые паруса на «трехмачтовом галиоте «Секрет»» (на самом деле – на баркентине «Альфа»). Предел романтики! Вот вам еще одно подтверждение того, что было у этих двоих что-то общее.

…

У них, действительно, есть кое-что близкое в судьбах. Родились с разницей 4 года (1880 и 1884) оба в «не столь удаленных» губерниях Российской империи. Вятской для Александра Гриневского и в губернском городе Смоленске для Беляева. Отец Грина сосланный «за повстання» польский шляхтич, Беляев из поповичей. Но, в общем, это, конечно, среда разночинная, как тогда говорили.