Александр Харитановский - Двое в тундре

Дедушка одобрительно покачает головой и подтвердит:

«Подойди к спящему оленёнку-перводневку, крикни в ухо — сразу подскочит и кинется бодаться. С самого рождения смелый. Так в тундре жить надо!..»

«Конечно, так! — К этому выводу пришёл сегодня и Нипилынкив, заждавшись отца. А нарта вовсе и не обязательна: домой — не в школу. До бригадного стана самое большое два солнца, — прикинул он. — День по берегу Апуки-ваям до устья Пиг-ваям и день вверх по её долине. Там наши и кочуют».

Расстояние Нипилынкива не волновало. Не раз в пору летних кочёвок приходилось шагать с родителями по тридцать — сорок километров. Дадут утром кусок оленьего мяса да кружку крепкого сладкого чая — и всё, больше не проси до самого привала. А привал, когда солнце закатится…

Не возражал против похода и Лангенек. С ним только одним Нипилынкив и посоветовался, так как был уверен в согласии четвероногого друга. В самом деле: какая разница Лангеньку? Ему ведь всё равно пешком, хоть за нартой, хоть за хозяином.

Лангеньку было неудобно. Прижатый ссутулившимся мальчишкой, он притих. Но под мышкой хозяина только морда да передние лапы, а по всему туловищу, дыбя шерсть, набивая в неё снег, разгуливал ветер. Спина тяжелела. Лангенек забеспокоился.

Нипилынкив очнулся от сильных толчков — это пёс заработал задними лапами.

— Давай, давай, умница! — ободрил его Нипилынкив и принялся разгребать сам.

Псу тут же захотелось нырнуть обратно — снаружи пуще прежнего куролесила пурга. Пока он стряхивал с себя обмякшие снежные комья, хозяин уже стоял на ногах. Лангенек заискивающе и растерянно поглядел в глаза и прижался к его торбасам.

— Некуда идти, — вслух согласился с ним Нипилынкив и подумал: «Потрепать бы Лангенька, поиграть с ним. Но сейчас не до баловства, скорее бы куда спрятаться». — Лангенек, а медведь?! — оживился Нипилынкив. — Что ты затосковал? С ним пурговать можно. Да и за добычей обязательно вернутся. И скоро — туша-то даже не укрыта.

Пёс довольно вильнул хвостом и гавкнул, что на его собачьем языке означало: «Согласен. Пурговать так пурговать!»

Судя по тому, как мальчишка уверенно взялся сооружать возле медвежьей туши пещеру, как укрылся в ней, было видно, что это ему всё не вновь.

— Не пурга, мы подошли бы уже к долине Пиг-ваям, — продолжал разговаривать со щенком Нипилынкив. — Но всё одно б стан устраивать. Конечно, так!

Уминая снег телом и руками, он расширял логово, пока не смог вытянуться во весь рост, бок о бок с медведем.

— Ложись и ты тут! — приказал мальчишка Лангеньку. Но щенок, который никак не мог примириться с таким соседством, поскуливая, свернулся калачиком по другую сторону.

Пожалуйста. Нинилынкиву ничуть не хуже, даже наоборот: он очутился между двух пышных шкур — медвежьей и собачьей. Положив под голову рукавицы и подоткнув под себя полы кухлянки, мальчишка обнял пса и закрыл глаза. Ворочался, вздыхал, а сон всё не шёл и не шёл. Нипилынкив знал, что ему надо обязательно уснуть — сил прибавится и время пробежит. «Отдых только во сне, — не раз он слышал от своего деда. — А без дела — устаёшь вдвойне».

Когда Нипилынкив впервые надолго покидал родных, дедушка, утешая его, наказывал: «Тоска ли придёт или какая неудача, думай о хорошем — легче трудность одолеть. И уснуть от таких мыслей легче, а плохие сон гонят».

Нипилынкив принялся думать. Хорошего было много: школьный табель лучше, чем в прошлом году, от пурги с Лангеньком укрылись, и встреча с медведем удачная — еда под рукой. А самое главное — впереди длинные каникулы… Думал о хорошем, пока не задремалось.

…Прошли сутки. Путешественники доедали взятую с собой на дорогу буханку хлеба, закусывая сырой медвежатиной. Нипилынкив нарезал мороженое мясо тончайшими стружками и чуть подсаливал. Получалась строганина, обычное северное блюдо. Вместо чая — снег. Ели, спали, разговаривали и, конечно, ждали. Ждали, когда она утихнет, эта непогодь.

Весенние метели коротки, а тут затянулась. Даже через толстый слой снега доносился голос задурившей стихии. Воет и воет — время как будто остановилось. Из пещеры и носа не высунешь.