Мария Виташевская - Странствия Афанасия Никитина

Здесь застала его индийская зима (то есть дождливое время года), которая стала «с Троицина дня», то есть в начале июня. Ливень продолжался «еже день и нощь четыре месяца». Дороги испортились, «всюду вода да грязь».

Зимний период — трудовая пора для индийца-земледельца. «В те же дни, — пишет Никитин, — у них орють да сеють». Приготовления к севу начинаются задолго до дождей; землю вспахивают, боронуют, выпаливают траву и кусты, а с наступлением дождей начинается сев как в поле, так и в огородах. «…Сеють пшеницу, да тутурган (вид злака, может быть, просо), ногут (горох), да все съястное».

Зимой и простые люди ходят в покрывалах не только на бедрах, но и на голове и на плечах. А князь и бояре надевают штаны, сорочку, кафтан и три покрывала: одно — на голову, другое — на плечи, а третье в виде пояса.

Приезжим не позволяют жить в крепости, они живут по «подворьям». Никитинское «подворья» — это дхарма-сала, бесплатные помещения для путешественников, отличавшиеся чистотой и удобством. Такие убежища типа караван-сараев были разбросаны по всей Индии, особенно их было много в местах, посещаемых богомольцами. Сооружение дхарма-сала у индусов считалось богоугодным делом. Богатые люди охотно жертвовали деньги на такие странноприимные дома.

Мусульмане переняли этот обычай. Один из делийских султанов, например, построил тысячу семьсот таких домов для путников по всем дорогам северной Индии. В них были отдельные помещения для индусов и для мусульман. Всякий входивший в караван-сарай находил там все необходимое сообразно со своим положением. В каждом подворье был брахман — жрец, на обязанности которого лежала забота о путешественниках-индусах. Для мусульман во дворе находилась маленькая мечеть и содержались имам и муэдзин.

Во время странствования Никитина по Индии Джуннар входил в одну из восьми областей Бахманийского царства.

Наместник Джуннара Асад-хан увидел жеребца, которого привез Никитин, пленился дорогим конем и отнял его у незадачливого торговца.

Жеребец Никитина, несомненно, был очень дорогим. «И яз грешный, — пишет путешественник, — привезлъ жеребьца в Ындейскую землю, дошел есми до Чюнеря богъ дал поздорову все, а стал ми сто рублев». Сто рублей по русским понятиям того времени было суммой громадной, примерно соответствующей десятку тысяч рублей на наши деньги.

Отняв жеребца, Асад-хан узнал, что Никитин «не бессерменин, а русский», вызвал его к себе и сказал:

«И жерепца дам да тысячю золотых дам, а стань в веру нашу, в Махмет дени; а не станешь в веру нашу, в Махмет дени, и жерепца возму, и тысячи) золотых на главе твоей возму».

Никитин, по всей вероятности, был одним из первых христиан в Декане, и мусульманскому фанатику было лестно перевести его в «Махмет дени» — магометанскую веру.

Что было делать Никитину? Ведь на продаже жеребца были построены все его надежды! Все же он не последовал за многими ренегатами-европейцами, продававшими за деньги в лице своей веры свою родину. Так, венецианец ди Конти, который побывал в Индии в первой половине XV века, отказался от христианства. Для Никитина перемена веры была равна измене родине, и он мужественно отказался перейти в магометанство.

Всего четыре дня было дано Никитину на размышления. Но, на его счастье, в эти четыре дня встретился Никитину старый знакомец хозяйочи Махмет, хоросанец, с которым он, видимо, познакомился еще в Персии.

«Хозяйочи» — слово искаженное. Можно предположить, что следует читать «хозиначи», что значит «казначей», или же это производное слово от персидского «ходжа» — «господин». «Ходжа» присваивалось уважаемым людям, чиновникам и т. д.

К хозяйочи Махмету и обратился Никитин со слезной жалобой: «Бил есми челом ему, чтобы ся о мне печаловал».

Старый друг не подвел. Он съездил к хану и «отпросил» Никитина, чтобы его «в веру не поставили». «Господь смиловался, не остави от меня милости своея грешнаго и не повеле погыбнути в Чюнере с нечестивыми», — пишет обрадованный Никитин. Его не только не принудили переходить в магометанство, но даже жеребца вернули.

Записывая свое приключение, Никитин подчеркивает, что именно в «канун Спасова дня приехал хозяйочи Махмет хоросанец» и договорился с Асад-ханом об освобождении Никитина в самый престольный праздник тверского Спаса Златоверхова. «Таково господарево чюдо на Спасов день», — заключает Никитин, желая этим еще раз упомянуть о том, что он неизменно верен родине, и родина именно в день праздника помогла ему.