Марк Кабаков - Битый лед

Разгрузка начинается сразу же. Распахиваются крышки люков, и первое зычное «Вира!» повисает над причалом.

Еще на подходе к Тикси экипаж вызвал докеров на соревнование. И теперь в коридорах не протолкнешься: стивидоры, докеры, девушки из коммерческого отдела. Леонид Иванович испереживался, глядя, как на ковровых дорожках отпечатываются следы сапог всех мыслимых размеров. Приказывает застелить коридоры бумагой. Она через минуту становится черной.

Начинается трудная вахта второго помощника. В куртке и шапке набекрень он стремительно движется во всех направлениях. На палубе — Михайлов, на причале — Михайлов, идешь к проходной — навстречу Михайлов. Такая фантастическая способность быть всюду одновременно определяется функциональными обязанностями: «второй» отвечает за прием и сдачу грузов. Витя осунулся, глаза красные. Портовики работают круглосуточно. Правда, город они показали нам в тот же вечер. Посадили в машину и отвезли на ближнюю сопку: смотрите, любуйтесь. А любоваться действительно было чем. В кольце гор, остриженных наголо ветрами, на черной размызганной земле разноцветные пятиэтажные дома воспринимались как нечто сказочное. Особенно по контрасту с тем, что мы видели…

Некоторые старожилы переводят слово «Тикси» как «место встреч». Встреч действительно было много. И с прошлым, и с настоящим, и даже с будущим этого удивительного поселка. Удивительное начиналось с домов. Одетые, чтобы не продувало, в керамзитовые «шубы», они бетонными подпорками упирались в вечную мерзлоту, и каждый дом не был похож на своего соседа. У одного дома фасад был зелено-желтым, у другого светло-синим, на стенах третьего были нарисованы разноцветные квадраты. И почти каждый дом украшало панно. Замершие в прыжке олени, алые контуры подъемных кранов, желтые лучи солнца… Они были как бы выдавлены на сером пупырчатом керамзите. А на некоторых домах во всю их высоту были прикреплены панно, написанные маслом прямо на холсте. Я без труда угадывал в них рисунки, которые видел когда-то в «Юности». Кто же был автором этого пускай не всегда профессионального, даже чрезмерного, а все же радующего глаз декорума? Авторов оказалось двое: Леонид Петрович Вольский, начальник строительно-монтажного управления «Тиксистрой» и рабочий-отделочник того же СМУ Александр Дмитриевич Бузонов.

Вольский, высокий, с резко вырубленными на обветренном лице морщинами, и Саша Бузонов, в распахнутом на груди ватнике, с вьющимися по ветру льняными кудрями, резко разнились возрастом, да и, наверное, характером.

Вольский приехал из Донбасса десять лет назад.

— Я увидел, что краска в Тикси «не стоит». Каждый год приходилось перекрашивать. И я подумал: а нельзя ли покрывать дома шубой из керамзита? И на эту шубу наносить рисунок?

Это теперь создана специальная бригада отделочников, а вначале мы с Бузоновым были вдвоем. Он делает панно, я помогаю ему в монтаже…

Саша Бузонов был более разговорчив. Стараясь перекричать ветер (мы говорили на строительной площадке, а циклон в тот день разыгрался не на шутку), он говорил о хрупкой красоте полярного лета, о дрожащих шелках северного сияния…

— Вы знаете, очень хочется, чтобы люди здесь весело жили, чтобы выходили на улицу, а дома улыбались…

И они действительно улыбаются, дома Тикси, выстроенные добрыми руками Саши Бузонова и его товарищей. Дома с центральным отоплением, газовыми плитами, ваннами.

Впрочем, по мнению Вольского, и у этих домов были недостатки.

— Для Арктики нужен единый проектный институт. А то нам недавно пришлось строить здание, спроектированное заказчиком не где-нибудь, а в… Тбилиси.

Пора прекратить греть вечную мерзлоту!

(Вольский имел в виду «коробы», на которые мы успели насмотреться на Диксоне. Не надо было быть инженером, чтобы понять, какое количество тепла терялось в этой деревянной упаковке…)

Куда рентабельнее было бы соединить дома тоннелями и проложить в них трубы. Тогда теплоотдача стала бы работать на обогрев.

Вольский был убежден, что арктические города будущего и будут такими: подземные переходы, озаренные дневным светом, по которым можно пройти и в магазин, и в детский сад, и на работу в самую жестокую пургу полярной ночи.

Мне показалось, что я уловил главное, что роднило москвича Акивиса-Шаумяна и харьковчанина Вольского: все они в равной степени чувствовали себя в Арктике не гостями, а своими, тутошними. И мечтали о будущем, которое обязательно преобразит эту окоченевшую землю. Хотя я убежден, что, назови я их мечтателями, они, по меньшей мере, удивились бы. Это были люди дела, решительные, а порой и жестковатые. Как, к примеру, тот же Вольский. Вот что мне сказала о нем местная журналистка: