Василий Боткин - Письма об Испании

«Деликатно обута ножка, достойная царского ковра, и не знаю, что за прелесть в этом рубце, что на шее у ней… стоит целого мира моя манола!» {81} .

Испанцы народ гостеприимный по преимуществу; кроме того приветливого внимания, какое обращают они на рекомендательные письма, знакомства в Испании чрезвычайно легки: одного разговора в кофейной достаточно, чтоб иностранец был приглашен в дом, при обычной фразе: mi casa está a la disposición de usted [23]. Кроме того, если испанец находится в кофейной в обществе иностранца, он считает для себя непременным долгом не допускать его платить за себя, и они делают это с такою ловкостью, так искусно дают знак прислуге взглядом или жестом, что иностранцу, при всем его желании, никак не удастся заплатить в кофейной, когда он находится в обществе испанцев. Этот обычай поставил меня однажды в загадочное положение. Раз приглашаю я одного моего приятеля с женою, у которого в доме я очень близок, отобедать в ресторацию, предварительно заказав обед. Наш обед был весел, говорлив, словом, прошел как нельзя лучше; но когда спросил я у слуги счет, вдруг слышу, что счет уже заплачен. Меня это рассердило. Мой испанец оправдывался своими обычаями, говоря, что, конечно, я волен сердиться, но что он, со своей стороны, не может изменить долгу испанца, по которому рекомендованный ему иностранец есть всегда гость его. Даже находясь между собою, в кофейной, испанцы как бы пикируются, кому удастся заплатить за других. Эта черта тем более поразительна, что здесь средства у всех ограничены. Но испанец прежде всего caballero [24]. Вскоре по приезде моем в Мадрит я отыскивал одну улицу, где мне надобно было сделать визит. Улица была далеко, и я расспрашивал о ней у прохожих. Между прочим, отнесся я к одному бедно одетому человеку. «Если хотите, я провожу вас туда», — отвечал он. Мы пошли. Дорогой вздумал я сделать еще несколько визитов, и, намереваясь заплатить этому человеку за труд его, просил дожидаться меня на улице. Визиты мои продолжались часа три; вожатый мой говорит мне, наконец, что он не может долее оставаться со мною. Я подаю ему дуро (5 руб. асс.), благодаря его за одолжение. «No, señor, no, muchísima gracia» (нет, сударь, нет, покорнейше благодарю). — «Но почему же вы не хотите получить за ваши труды, я отнял у вас время…» — «No, señor, gracias, soy pobre, pero soy caballero» (нет, сударь, благодарю, — я беден, но я кавалер), — и, раскланявшись, кастильянец ушел от меня, оставив меня в замешательстве и с деньгами в руке. Никогда не случалось мне, давая за труды прислуге, встретить недовольную мину. Если слуга испанский очень доволен, это выражается только тем, что он прибавит к своему обычному «gracias» (благодарю) «gracias, caballero» (благодарю, кавалер). Вообще чувство личного достоинства в этом народе поразительно; недаром существует у него пословица: «Король может делать дворянами, один бог делает кавалерами» {82} .

Мне не придется видеть в Мадрите боя быков — corrida de toros: они уже здесь прекратились до весны {83} ; но мне обещают, что я еще застану их в Андалузии. Здесь мне случилось видеть только corrida de novillos. Novillos называются здесь молодые быки, и забава состоит в том, что их пускают поиграть с молодыми людьми. Это самая любимая забава молодежи; ни один деревенский праздник, ни одна маленькая ярмарка не обходится без corrida de novillos; они заменяют здесь фокусников и комедиянтов. В Караванчеле, деревне верстах в четырех от Мадрита, случился приходский праздник, и мне сказали, что непременно будет и corrida de novillos {84} . Действительно, на скорую руку была сделана арена, окруженная забором из досок, складенных так, чтоб в щели можно было пролезть человеку; вокруг подмостки для зрителей; за вход по два реала (около 50 коп. асс.) {85} . Каждый заплативший имеет право идти на арену играть с быком {86} . Игра эта состоит в том, что молодые люди (ни оружия, ни палки иметь при себе не дозволяется) дразнят быка своими красными кушаками или снятыми с себя куртками; бык беспрестанно бросается на них, они рассыпаются; во всем этом — легкость, увертливость, ловкость поразительны. Смеющаяся, шумливая ватага наблюдает удивительный такт в своих движениях; нет в ней ни замешательства, ни столкновений; она знает все приемы и взгляды быка, — все в ней живо, внимательно; она рассыпается и собирается снова, беспрестанно развлекая внимание быка, наблюдая друг за другом. Глупое животное не знает, в какую сторону броситься, делает прыжки, обороты — молодежь разливается вокруг него, как вода. Вдруг бык заметил одного молодого человека, который больше всех вертелся около него с своим широким, красным распущенным поясом; бык бросился на него, тот увернулся. Бык за ним; молодой человек, заметив решимость раздраженного животного, в один прыжок очутился у забора и уже пролезал в него… но бык тоже в один прыжок подскочил к забору; еще одно мгновение — и молодой человек вне опасности, но бок чуть-чуть оставался еще наруже, и один рог быка уловил его за ребры, с страшною силою вырвал из забора и с бешенством побежал с ним по арене… Это была минута страшная. Смех и крики мгновенно утихли, тяжкая, томительная тишь пробежала по зрителям. Ha matado, ha matado (убил, убил)! — раздалось со всех сторон. Обежавши два раза арену, бык сбросил с рог молодого человека; между тем, впустили рабочих волов, чтоб в их сообществе вывесть быка из арены {87} . Молодой человек лежал без движения, с посинелым лицом… Эта сцена так потрясла мои непривычные нервы, что я не в силах был оставаться ни минуты долее и в страшном волнении тотчас же отправился в Мадрит. Когда я садился в коляску, на арене раздались снова смех и крики; значит, тело убрали, впустили нового быка, и молодежь снова принялась играть с ним. Страшная смерть была уже забыта.