Уолли Херберт - Пешком через Ледовитый океан

В это первое лето моей работы с новозеландцами в Антарктике я провел два месяца в поле с собаками, доставленными мною из Гренландии, и в результате наших работ была составлена карта неисследованной местности площадью 10 тысяч квадратных миль в районе ледника Нимрод. Летний сезон был завершен очень успешно, и это делало честь всем участникам экспедиции. Однако для меня два месяца, проведенные здесь, были самым скучным и безрадостным временем за весь период моего пребывания в южных широтах. Климат и местность в новозеландском секторе Антарктики казались мне слишком приятными и безопасными по сравнению с Землей Грейама, где я пробыл два с половиной года, участвуя в британской экспедиции. Если бы к этому времени я не понял, какие чудесные возможности полевого сезона в горах Королевы Мод ожидают меня южным летом 1961/62 года – сезона, который я мечтал завершить броском к Южному полюсу, я всерьез подумал бы о том, чтобы отказаться от дальнейшего участия в экспедиции, так как чувствовал, что трачу даром драгоценное время. В первое же лето повсюду можно было наблюдать признаки того, что через несколько лет в Антарктике уже нечего будет исследовать. Большая часть американских полевых партий пользовалась огромными гусеничными тракторами, которые тащили вереницы саней; новозеландцы уже подумывали о замене собак моторизованными санями. На следующее лето проектировалась тщательная триангуляционная съемка с применением турбовинтовых вертолетов, которые должны были доставить топографов на вершины гор. Аэрофотосъемка Антарктиды неуклонно продолжалась. Повсюду были научные станции. Время путешествий на нартах с собачьими упряжками в Антарктике почти миновало; как мне представлялось, следующее лето должно быть последним, когда еще можно будет совершить большое путешествие и в последний раз использовать собак для достижения Южного полюса.

12 мая 1961 года, после тщательного обсуждения нашего плана с американцами на станции Мак-Мёрдо, я послал радиограмму мистеру Маркаму, директору антарктического отдела департамента научных и промышленных исследований в Веллингтоне (Новая Зеландия), и предложил ему послать партию из четырех человек в район к востоку от ледника Бирдмор. Я не слишком хорошо представлял себе этот район, так как единственными картами, имевшимися у меня, вернее, единственными существовавшими картами, были карты Шеклтона и Скотта, причем обе они не охватывали ледяную пустыню к востоку от горной цепи. Я планировал партию на нартах с собаками, поддерживаемую самолетом; она должна была подняться по району, оставшемуся белым пятном на карте Скотта – от шельфового льда до полярного плато, где нам встретится хребет Доминион. На картах Скотта и Шеклтона этот хребет не казался неприступной преградой на пути к полярному плато: на обеих он был изображен в виде узкой полосы кучевых облаков, сходившей на нет. Я предлагал завершить карту (по моим соображениям, на нее следовало нанести местность площадью еще 20 тысяч квадратных миль) у конца этого хребта, а затем направиться на юг, к полюсу. Такой бросок мне представлялся достойным ознаменованием пятидесятилетней годовщины достижения Южного полюса. К тому же имелась возможность возвратиться с попутным транспортом на станцию Мак-Мёрдо. Ответ мистера Маркама пришел черев две недели: «Мы ценим и считаем заслуживающими всякой похвалы вашу инициативу и ваш энтузиазм, направленный на расширение программы работ на следующее лето, проводимой в ознаменование годовщины открытий Скотта, однако…»– дальше в радиограмме мое предложение разбивалось в пух и прах и указывалось, что меня пока никто не назначал руководителем партии. Впрочем, Маркам любезно согласился в качестве заявки на будущее рассмотреть также и мой проект «наряду с другими поступившими проектами». Наступила середина зимы. Начались вечеринки, жилища украшались яркими флажками, полярники надевали бумажные шапки и чистые белые рубахи, но видно было, что мы необыкновенно быстро мчимся к весне. Контора топографической партии и санная мастерская ожили вместе с природой. Запах дерева и льняного масла, канатов и парусины, собак и тавота, ворвани и табака, ярко окрашенные ящики, недоделанные нарты, полевые рационы, туго упакованные в полиэтиленовые мешки, тихое урчание генераторов в соседней хижине и мурлыканье вентиляторов, магнитофонные записи классических симфоний, жужжание разговора и стук швейной машины – все это создавало атмосферу деловитости и творческого возбуждения. База Скотта была очагом, над которым витал дух старомодных экспедиций, где благодаря нагромождениям нарт, всем этим запахам и звукам базовая партия чувствовала себя вовлеченной в струю, которая несла участников экспедиции, вырвавшихся на свободу и торопившихся навстречу весне.