Жюль Верн - Архипелаг в огне

Несмотря на то, что ветер свежел, а небо покрывалось зловещими тучами (на Ближнем Востоке их называют «смерчами»), саколева по-прежнему шла под всеми парусами. Не был убран даже летучий брамсель, что всякий менее отважный моряк не преминул бы сделать. Очевидно, капитан спешил пристать к берегу и вовсе не намеревался провести ночь в открытом море, где уже поднималось волнение и мог разыграться шторм.

Но если итилонцы и убедились, что саколева направляется в залив, то они еще не были уверены, войдет ли она в их гавань.

— Эх! — сокрушался один из них. — Можно подумать, что ей нужна не бухта, а попутный ветер!

— Хоть бы черт взял ее на буксир! — пробормотал другой. — Уж не думает ли она снова повернуть в море?

— Не идет ли она в Корони?

— Или в Каламу?

Оба эти предположения могли оказаться верными. В Корони, порт на манийском побережье и главный пункт по вывозу оливкового масла из Южной Греции, нередко заходили левантские купеческие суда. А город Калама, расположенный в глубине залива, славился базарами, куда свозили различные товары — ткани и гончарные изделия — со всех концов Западной Европы. Возможно, саколева направлялась в один из этих портов, и тогда конец всем надеждам итилонцев, этих искателей легкой наживы!

Между тем саколева, провожаемая алчными взглядами, быстро летела вперед. Вот она поровнялась с Итилоном. Наступила решающая минута. Если судно по-прежнему будет двигаться в глубь залива, Годзо и его сообщники должны проститься со всякой надеждой овладеть им. Действительно, даже самые ходкие шлюпки не могли бы догнать корабль, который, легко неся на себе громадные паруса, развивал огромную скорость.

— Она поворачивает! — закричал вдруг старый моряк, и его рука с крючковатыми пальцами протянулась по направлению к судну, точно абордажный багор.

Годзо не ошибался. Саколева, послушная рулю, неслась прямо к Итилону. В это время на судне спустили летучий брамсель и второй кливер, а затем взяли на гитовы и марсель. Теперь корабль, частично облегченный от парусов, в большей мере зависел от рулевого.

Начинало темнеть. Времени уже оставалось ровно столько, чтобы до ночи войти в фарватер итилонской гавани. Здесь кое-где попадаются подводные рифы, которые угрожают гибелью кораблям. Однако маленькое судно не подняло на грот-мачте лоцманский флаг. Очевидно, смелый капитан до тонкости знал эти весьма опасные места, если не нуждался в проводнике. А скорее всего он, с полным основанием, не доверял чересчур опытным итилонцам, которые не постеснялись бы посадить судно на какой-нибудь риф, уже погубивший немало кораблей.

Кстати, в те времена ни один маяк не освещал этой части манийского побережья. Лишь простой портовый фонарь указывал кораблям путь в узком фарватере.

Между тем саколева приближалась. Еще немного, и она окажется в полумиле от Итилона. Судно уверенно подходило к берегу. Чувствовалось, что его ведет умелая рука.

Итилонские душегубы были недовольны. Им хотелось, чтобы вожделенный корабль напоролся на какую-нибудь скалу. Подводные камни, точно соучастники, были всегда к их услугам. Они начинали дело, а пиратам оставалось лишь довершить его. Сперва кораблекрушение, затем грабеж — так они обычно и действовали. Это избавляло разбойников от вооруженной борьбы, от прямого нападения, где они могли бы понести урон. Не раз случалось, что отважные моряки оказывали им жестокое сопротивление.

Но вот злоумышленники во главе с Годзо покинули наблюдательный пост и, не теряя ни минуты, снова спустились к морю. Они собирались прибегнуть к уловке, знакомой всем морским грабителям Востока и Запада.

Посадить саколеву на мель, указав ей ложное направление в узких проходах залива, в темноте, еще не совсем полной, но уже затруднявшей движение судна, не составляло никакого труда.

— К фонарю! — коротко скомандовал Годзо, которому вся шайка привыкла беспрекословно повиноваться.

Приказание старого моряка было понято. Через минуту сигнальный огонь — обыкновенный фонарь, горевший на вершине шеста, водруженного на невысокой дамбе, — внезапно погас.

Тут же на его месте зажегся другой; но если первый, неподвижный светоч неизменно указывал мореплавателям верный путь, то второй, то и дело менявший свое место, преследовал противоположную цель: заставить корабль сбиться с пути и наткнуться на какую-нибудь подводную скалу.

Это был точно такой же фонарь, только пираты привязали его к рогам козы, которую медленно водили по нижнему склону берега. Огонь, перемещаясь вместе с животным, должен был служить судну ложным маяком.