Юрий Иванов - Карибский сувенир

«Потерявший управление»… Страшно это звучит — судну потерять управление в открытом, сотрясающемся десятибалльным штормом океане. Именно так и случилось с СРТ-4234 в прошлом году. Тогда на нем помощником капитана по научной части плавал Валентин Брянцев. Они искали рыбу на банке Джорджес. Выполнив всю программу работ, пошли домой. И тут случилось несчастье: вышел из строя двигатель, судно потеряло управление. Все бы еще ничего, но начавшееся волнение с каждой минутой усиливалось, и вскоре волны начали швырять судно с гребня на гребень, валить с борта на борт. Вода, свободно разгуливающая по судну, сорвала и унесла спасательные лодки, плотики, погнула трубу и стала заливаться через нее в машину. А тут еще ветер… ураганный, сокрушительный. Он налетел с юга, подхватил траулер и понес его на скалы острова Ньюфаундленд… Прошли сутки, двое, трое. Полузатопленный, изуродованный теплоход все ближе и ближе подносило к камням, у подножья которых кипела вода. Штурманы каждые шесть часов определяли местонахождение траулера и сообщали: «…до берега осталось двадцать четыре… восемнадцать… двенадцать… шесть часов…» Шесть часов! И все будет кончено. Голодные, измученные штормом люди — весь экипаж судна собрался в рубке. Чтобы не упасть, они изодранными в кровь пальцами цеплялись за приборы, держались друг за друга. Шесть часов. К терпящим бедствие уже вторые сутки спешит спасательный буксир, но поспеет ли он? Волны выбили в рубке двери; стекла, со звоном выскочившие из окон-иллюминаторов, впились своими острыми краями в лица, руки. Волны врывались в рубку и жадно облизывали своими пенными языками дрожащих от холода людей.

«Осталось часа полтора…» — сказал вахтенный штурман, убрал приборы в ящик и закрыл его на ключ: по-видимому, они больше не понадобятся…

Полтора часа… девяносто минут. Уже слышен оглушительный грохот налетающих на берег, дробящих скалы волн. Над самым судном несутся, цепляясь за него лохматыми краями, сизые, насыщенные влагой тучи. Лишь изредка среди них мелькает белесый диск солнца.

Девяносто минут! Девяносто минут жизни… Это очень немного. Но в эти девяносто минут неожиданно изменилось направление ветра, и воздушный поток с той же силой, с какой гнал разбитый теплоход к скалам, погнал его прочь от них, в открытый океан.

Но и там стало не легче: нахлебавшееся воды судно стало терять устойчивость, оно все резче кренилось и вдруг легло на борт… Потом, страшно заскрипев, вновь выпрямилось и стряхнуло с себя воду. А помощь уже близка — вот он, буксир! Траулер опять лег на борт, скрылся среди кипящего водоворота… Вот тогда-то автор заметки, один из тех, кто был на буксире, и подумал: «Неужели все?»

Но нет, не все. Люди на СРТ, рискуя быть смытыми за борт, сумели получить трос и закрепили его на траулере. Трос рвался и раз и два, и снова траулер валился на борт, и у всех замирало сердце: вот сейчас… сейчас он перевернется вверх килем! Но нет, не перевернулся, и люди снова ловили в ледяной воде трос и снова закрепляли его на исковерканном носу терпящего бедствие корабля. И буксир, напрягаясь, содрогался от днища до клотика, разворачивал СРТ на волну… А люди из рубки смотрели на толстый буксирный трос, и он казался им тонкой, ненадежной ниточкой жизни… Оборвись она — и все, смерть. Но моряки упорно боролись с природой и победили, осилили ее.

— Тогда в рубке гибнущего траулера я пообещал себе: выберусь живым из этой заварухи — никогда в море больше не пойду… — заканчивает свой рассказ Валентин и, усмехнувшись каким-то своим мыслям, сбегает по трапу на палубу.

Черный «сеертешка» уже подошел к «Олекме», и кто-то машет рукой, кричит:

— Валька, старик, давай сюда!

Отвратительно Ирландское море в феврале: шторм, шквальный ветер, плотные снеговые завесы.

На «Олекме» тихо: шторм рыбаку не помеха. Когда штормит, а двигатель работает четко, рыбаки лежат на койках а сладко спят, привычно вцепившись руками в ограждение копки, чтобы во время сильного толчка не очутиться на палубе.

А вот я спать не могу. Тело мое ерзает по койке взад-вперед, на лбу горячая испарина, в горле застрял горький, противный комок. Шторм играет на мне, как на гармошке: когда теплоход кренится на левый борт, тело мое растягивается, когда судно валится на правый борт, кажется, что тело мое сжимается… Но что поделаешь? Знал, на что шел. И я покорно растягиваюсь и сжимаюсь.

— Есть хорошие записи, будем тралить, — говорит, войдя в каюту, Николай Хлыстов, — поднимайся, пойдем в рубку…