Виктор Конецкий - Никто пути пройденного у нас не отберет

– Виктор Викторович, берите старпома и стармеха! Осмотреть трюма! Вахтенный помощник, сообщите на ледокол об аварийном навале! И записывайте! Записывайте, черт вас побери!!

«Загремели на павшем доспехи» – так положено говорить в подобных ситуациях флотским острякам.

Из «Технического акта»:

«Судно получило следующие повреждения корпуса и набора:

Трюм № 2, левый борт

1. В районе шпангоутов № 113–116, между вторым стрингером и декой вмятина размером 2 х 3 м. Стрела прогиба 159–299 мм.

2. Шпангоуты № 196–198, 119–121 завернуты в корму на 120–150 мм. Скуловые кницы с тех же шпангоутов завернуты в ту же сторону на глубину 120–150 мм.

3. Шпангоуты № 114–115 оторваны от обшивки выше 1-го стрингера по длине на 1 метр.

4. В районе шпангоутов № 114–115 оторвался кожух ограждения осушительной системы.

Трюм № 1, левый борт

1. Вмятина в районе водонепроницаемой переборки и 1-го стрингера, стрела прогиба около 300 мм, размер 2 х 3 м.

2. Деформирована водонепроницаемая переборка между трюмами № 1 и 2 со стрелой прогиба 130–140 мм, размером 2 х 2 м». Ну и т. д.

Из судового журнала:

« 14.05. Приняли под непрерывный контроль танки 1–3 – 4-й и льяла трюмов, хотя водотечности в поврежденных районах пока не обнаружили. 14.45. Подошел ледокол „Владивосток“, приказал работать средним ходом вперед. Дали ход, движения судна не обнаружили. 15.04. „Владивосток“ прошел по левому борту в тридцати метрах, пытаясь пробить нам канал к каналу, оставшемуся после прохода „Сибири“ и „Адмирала Макарова“. Работаем вперед полным, судно неподвижно. „Владивосток“ приказал стопорить, будет брать на короткий буксир. 15.26. К носу подошел „Владивосток“, подает усы. Сообщили на ледокол: „Винто-рулевая группа в порядке, состояние корпуса плохое, имеются глубокие вмятины, много трещин в шпангоутах и стрингерах после навала льдины от «Адмирала Макарова»“. 16.00. Начали движение на усах за „Владивостоком“ в 10-балльном льду. 16.27. Предупредили ледокол о том, что судно испытывает слишком сильные удары и сотрясения, попросили сбавить ход. „Владивосток“ выполнил просьбу судна».

И я пошел смотреть кино. В. В. меня подначил на кино. Замечательный, говорит, фильм, про цыган. Второй раз за рейс я в кино пошел, второй! И попал на старый, старомодный, истрепанный фильм, в котором снималась и пела дурацкую песенку старая подружка. Опять тягостное ощущение от человеческой тени, которая скользит по экрану, хотя давно уже ускользнула из жизни… А тут еще грохот за бортами и сотрясения: ни слова текста не разобрать. Плюнул я на самое массовое из искусств, выбрался из столовой команды и поднялся на мостик.

Тьма уже полностью поглотила всю окружающую природу. Только перед нашим носом прыгали кормовые огни «Владивостока», да старпом так резко затягивался сигаретой, что из мрака рубки время от времени высвечивалось его лицо.

Вообще-то старпом не курил – бросил. И то, что опять засмолил, говорило о том, что он нервничает. Тут занервничаешь! Мы ведь с ним вместе лазали по разбитым трюмам и своими руками щупали свернутые кницы, треснувшие шпангоуты и мятые поясья обшивки. А тут еще «Владивосток» волок нас по кочкам стотонных торосов с такой упрямой настырностью, как будто мы не разбитый вдребезги пароход, а новенький ледорез.

Представьте себе, что трактор волочит за собой осла, который уперся ему лбом в сцепку. Что в такой ситуации должен осел делать? Орать он должен, орать!

– Вызовите «Владивосток» и попросите его еще сбавить ход, – сказал я.

– Неудобно как-то… – промямлил старпом.

Вот ведь натура человеческая! Есть же классическое: «Неудобно только штаны через голову надевать!» А я Станислава Матвеевича понимал. Не хочется паникером и перестраховщиком выглядеть нормальному моряку, не хочется на Фому Фомича смахивать.

– Вам, чиф, еще раз повторять?! Немедленно доложите ледоколу: «Испытываем чрезмерные напряжения корпуса! Прошу сбавить ход!»

Ледокол буркнул в ответ, что сбавляет на один узел.

Тогда я сам записал в черновой журнал: « 17.30. Повторно предупредили „Владивосток“, что судно испытывает сильные удары о края ледяных полей и крупные льдины и что необходимо уменьшить скорость движения. Ледокол сбавил ход всего до 6 узлов, сообщив, что это минимальная скорость, при которой он слушается руля в настоящей обстановке».

Записав в журнал, я спустился в каюту и лег читать «Дневник Микеланджело», ощущая неприятное одиночество.