Юрий Иванов - Золотая корифена

— Устриц хотите?

— Давай устриц! Где они? — Корин встает, отряхивает с колен песчинки. — Петька, разжигай костер.

Забрав ведро, мы вместе с Кориным идем на берег. Прилив еще только начался, и большая полоса литорали свободна от воды. Искать долго не приходится: вот они, правда, не устрицы, а мидии — двухстворчатые моллюски, упрятавшие свое мясистое тело в темные, с фиолетовым отливом раковины. Их здесь много. Целыми колониями усыпаны камни, песок.

— Так здесь и живут? — спрашивает Стась, опускаясь на корточки. — Как же их волны не смывают?

— Попробуй потяни за одну из них…

Корин берется за самую крупную мидию, тянет, и вслед за ней тянется еще с десяток ракушек, плотно перепутанных какими-то крепкими синеватыми нитками. Нитки скрепляют не только моллюсков друг с другом; они, как якорями, вцепились в песок, за камни.

— Это биссус, Стась… Эти крепчайшие нитки, похожие на шелк, выделяются железами, расположенными в ноге мидии.

— А эти нитки красивые. И крепкие… смотри, какие упругие.

— Из них в Греции, Италии и на юге Франции изготовляют дорогие перчатки для женщин, кошельки, платки. Говорят, очень красивые.

Минут за двадцать мы насобирали с полведра крупных моллюсков, промыли их, очистили от нитей и повесили ведро над огнем…

Пир удался на славу. Скачков сказал, что дома он всегда будет употреблять "эти ракушки" в пищу. Живет он на берегу Курского залива, и там мидий очень много. Корин захотел расширить свои познания о мидиях, и я сообщил ему, что мидии обитают такими огромными колониями, что с отмелей, на которых поселяются моллюски, можно снять с одного квадратного метра до десяти тысяч моллюсков. А с одного гектара — до трехсот тонн мяса. В некоторых государствах существует специальный промысел мидий, а в Италии мидий разводят в особых питомниках. Там за ними ухаживают и регулярно снимают "урожай".

После обеда мы растянулись на брезенте, соорудив над своей головой некое подобие крыши из сухих пальмовых листьев. Это от солнца. Чтобы не очень сильно пекло… А я нашел на берегу засмоленную палку, может, кусочек палубной доски. Сняв с нее немного вара, залепил трещину в стекле маски, всунул в рот мундштук трубки и с копьем в руке пошел в воду, оставляя на песке странные следы; от босой ноги и большущий, лягушачий — от единственного ласта.

В этом месте образовалась большая тихая лагуна, отгороженная от залива грядой рифовых скал. На них гремел, бушевал прибой, а в лагуне вода лишь чуть заметно колебалась. Скользя и падая на заросших мохнатыми коричневыми, зелеными и бурыми водорослями камнях, я вошел в воду по пояс, промыл стекло маски и нырнул…

Вода расступилась, и чудесный мир красок окружил меня со всех сторон. Да, звуков не было. Тишина. Только краски и движение. Неслышное, бесшумное движение… Неуклюже подгребая правой ногой в ласте и левой, голой, я медленно плыл между громадными валунами над чистыми песчаными полянками. Я был не новичком в подводном царстве, й поэтому так приветливо кивали мне своими нежными вершинками-стеблями водоросли, дружелюбно покачивались оранжевые, желтые и белые веера горгонарий. Краски… какое обилие красок! Голубая, с зеленоватыми оттенками вода, вся пронизанная колеблющимися стрелами солнечных лучей, желтый песок весь в вспышках обломков перламутровых раковин и со всех сторон солнечные мазки: желтые, красные, зеленые, фиолетовые. Это водоросли и горгонарий; полипы, кожистыми, ушастыми наростами облепившие камни; пупырчатые губки, шарами приспособившиеся на обломках скал, в расщелинах, у оснований валунов; пузатенькие горшочки оранжевых асцидий; упругие мшанки, напоминающие чьи-то ветвистые рожки… И рыбы… Множество рыб. Стайками и в одиночку скользят они между камнями; поставив почти торчком хвостики, они копошатся вытянутыми губами в песке, взмучивая его и что-то отыскивая. Небольшие яркоокрашенные рыбешки то неподвижными точками застывают над кустиками водорослей, то, испугавшись чего-то, бросаются врассыпную. Глаза разбегаются в разные стороны. Краски, какие потрясающие краски! Совершенно диковинного тона расцветки, Совершенно необычные переходы: рядом с лимонно-желтым фиолетовый цвет, с сиреневым соседствует темно-зеленый. Ясно, что подводный художник-декоратор был поклонником абстракционизма.

Легкое облачко мельчайшего песка на одной из полянок привлекло мое внимание. Облачко и темная продолговатая тень, скользнувшая над песком. Уцепившись рукой за камень, я присел на корточки, присмотрелся. Нет, ничего не видно. Поднял голову: возле самой моей маски колыхались на камне удивительные оранжевые, пестрые цветы. Они, как на черенках, росли на твердых известковых трубочках. Я чуть шевельнулся — и цветы… завяли. Нежные лепестки шмыгнули в трубочки и затаились там. Нет, это не цветы. Это морские многощетинковые черви. Цветы и черви. Какое странное сочетание слов! Но ведь это море. Здесь, в подводных садах, живут черви, прекрасные, как цветы. Немного успокоившись, цветок опять расцвел пышным султанчиком — это выскользнули из твердой трубочки наружные жабры червя.