Юрий Иванов - Золотая корифена

— Нет. Пока еще ни одного не поймали. Не приноровились. Все ж у нас на двоих лишь четыре ноги, а у каждого из крабов по десять! Попробуй догони…

— По восемь, — поправил я Скачкова. — У всех крабов по восемь ног. И у раков тоже…

— Ну, что восемь, что десять… Носятся, проклятые. А потом шмыг в нору и тю-тю. Пожалуй, ни одного не поймают. Сейчас потушу костер.

— Нет, не туши! Будут крабы. Через полчасика — с полведра… Ну-ка дай вон ту тоненькую палочку.

Пожав плечами, Петр подал мне тоненькую палку, и я, оставив под пальмой свои находки, направился к незадачливым краболовам.

Действительно, крабов, живущих не в воде, а на песчаном пляже, здесь очень много. Куда ни кинешь взгляд, всюду виднелись кучки песка и темные отверстия норок. Возле норок настороженно вращали своими глазами-телескопчиками желтые, в оранжевых полосках какие-то мохнатенькие крабы. Стоило подойти поближе, как крабы вскакивали в норки, секунду-другую выглядывали из нее, а потом проворно шмыгали в прохладную, темную глубину.

— Эй, вы, жалкие дилетанты! — сказал я. — Смотрите, как это делается.

Корин, он в этот момент стоял в нелепой позе на четвереньках и глядел одним глазом в черную дырочку норки, из которой на него с интересом уставились крабьи глаза, даже не обернулся. Валентин же сел и стал смотреть в мою сторону. Я выбрал норку покрупнее, в которую только что спрятался краб, и всунул в нее палку. Крабы делают норки совершенно прямыми, без всяких изгибов. Вот это их и губит. Придавив краба палкой, я руками быстро отрыл рядом с норкой ямку и вытащил из-под палки полуживого краба. Варварский, конечно, способ, но что поделаешь: желудок властно требует пищи.

Через полчасика отваренные в соленой воде крабы звонко захрустели на наших зубах. Вкус у них был превосходный.

Солнце, добросовестно отсветив положенные часы, опускалось в какую-то сиреневатую пелену, повисшую над горизонтом. Оно было вишневым, неярким. Потягивая дымок из скачковской трубки, мы, не щуря глаз, долго смотрели на солнце, пока оно не скрылось за океаном.

Тотчас стало темно и тревожно. Ночь торопливо натягивала над нашими головами свой черный полог. В кустах, за нашими спинами, что-то затрещало и послышался непонятный звук.

— Лев… — прошептал Скачков, — чихнул от табака…

Корин засмеялся, но смех его был неуверенный: а кто его знает, может, там действительно лев. Или черная злобная пантера. А может, в тот момент, когда мы посмеиваемся над чихающим львом, из кустов совершенно неслышно и невидимо подползает гигантский питон. И будет совсем не до смеха, если он обовьется вокруг тебя и стиснет в ужасных объятиях. Все же Африка… В кустах опять что-то зашуршало, мы все испуганно обернулись туда, потом Петр подбросил в огонь Дров.

— Вахтенный, смотреть в оба, — распорядился Валентин, — чуть что — будить остальных. Уходим с рассветом. Поэтому сейчас всем спать.

В густой кроне пальмы попискивал Бенка: спать на пальме неудобно. Отвык. Да и страшновато, а слезать с дерева — примут ли? Ведь целый день он провел на дереве, дичился нас.

— Бенка, старина, иди сюда… — сонным голосом позвал Петр. Спустя несколько минут легкая тень скользнула по стволу и теплый комок прильнул к моему животу.

В двенадцать ночи, разбуженный Скачковым, я принял дежурство — Петр вручил мне наше бамбуковое копье и, зевая, лег возле Корина. Немножко повозившись, он быстро заснул.

Подбросив в костер несколько сухих палок, я, сжав в руке свое копье, отошел на десяток метров в сторону от нашего лагери и сел под пальмой. Океан чуть слышно шуршал волной, над заливом сверкал месяц. Было очень светло. Из воды в полусотне метров от берега торчали, словно черные, гнилые зубы, рифы… Из кустарников доносились пронзительные звуки. Это звенели, стрекотали цикады. Чуть слышно потрескивали уголья в костре. Он горел ровным огнем, лишь изредка вздрагивая от едва заметного дыхания океана. И тогда тени от пальм совершали на песке два-три па фантастического танца.

Ночь в Африке. Океан, пальмы… крик тропических цикад… И мы. Почесав древком копья щиколотку, я подумал, что, пожалуй, нужно подложить дров в костер. Ребята спали. Тоненько посвистывал носом Петр, что-то бормотал Станислав; корчился, подтягивал к груди стынущие коленки, Валентин. А я сидел у костра, размышлял: "Мы в Африке!.. В странной роли терпящих бедствие. Увидела бы меня сейчас Наташа: почти голый бородатый дядька с самодельным копьем. Ее муж. А ведь как смеялась когда-то, услышав от меня: "…в Африку хочу". Я и сам не был уверен тогда, что доберусь до этого континента. Но все ж добрался, хоть путь был долгим и окольным — через Камчатку.