Григорий Федосеев - В тисках Джугдыра

Перед сном я вышел из палатки. Все молчало. Дремали скалы, посеребренные инеем. На темном фоне неба виднелись черные силуэты пиков. Мириады звезд горели над ними причудливыми огоньками. Как легко дышалось в эту морозную ночь! Хотелось верить, что где-то недалеко, в непробудном молчании гор, борются за свою жизнь наши товарищи.

Еще не рассвело, а мы уже стали пробираться к перевалу. На небе ни единого облачка. Утро этого столь памятного всем нам дня было такое, что лучшего, кажется, и не придумаешь.

Извилистое ущелье, по которому караван поднимался к перевалу, глубоко врезается в хребет. Оленям приходится то обходить глыбы скал, скатившихся в ущелье, то спускаться на дно заледеневшего ручья, то взбираться на верх каменистых террас. Рвутся упряжные ремни, нарты скатываются вниз ломаясь. Потребовалось много времени, чтобы привести в порядок обоз. Продвигались медленно, а конца подъему не было видно.

– Скоро будет перевал? – спросил я у Афанасия, когда мы выбрались с ним на борт глубокой промоины.

Он взглянул на хребет, и что-то вдруг встревожило его.

– Хо… Однако дальше не пойдем, Джугджур гневается… – сказал он, показывая на вершину, над которой вилась длинная струйка снежной пыли. Она то вспыхивала, то гасла и исчезала.

– Это же ветер, – попытался я успокоить Афанасия.

Он ничего не ответил. Нас догнали остальные. Проводники о чем-то стали совещаться.

– Худо будет, надо скорее назад ходить, – решительно заявил Николай.

– Да вы с ума сошли, ей-богу! Ведь рукой подать до перевала. Чего испугались? – запротестовал Василий Николаевич.

– Видишь, пурга будет, говорю, назад итти нужно. Джугджур не пропустит, пропасть можем, – раздраженно настаивал Николай.

– Выдумали какую-то пургу, а на небе и облачка нет, – удивился радист Геннадий.

Но пока мы убеждали друг друга, снежная пыль на вершине хребта исчезла. Вокруг, как утром, стало спокойно, и солнце щедро обливало нас потоками яркого света. Решили итти на перевал.

Дальше дорога была еще тяжелее. Зажатое скалами ущелье становилось все уже, все чаще путь преграждали обнаженные россыпи и рубцы твердых надувов. Необъяснимым чутьем, присущим только жителям гор, наши проводники угадывали проход между обломками скал. Олени выбивались из сил, люди помогали им взбираться на препятствия.

Но вот впереди показалась узкая щель, разделившая хребет на две части. Это был перевал. До него оставалось всего лишь полтора километра крутого подъема. Взбираться пришлось по дну ручья. На гладком льду олени падали, раздирали до крови ноги, путались в упряжных ремнях и все чаще и чаще ложились, отказываясь итти. За час мы кое-как поднялись на полкилометра. Дальше путь перерезали небольшие водопады, замерзшие буграми. Олени не пошли. Пришлось взяться за топоры, чтобы вырубить во льду дорогу.

Еще сотня метров подъема, и мы будем на перевале. Над нами высоко прошумел ветер. Мимо пронесся вихрь, бросая в лицо заледеневшие крупинки снега. Сразу закурились вершины гор и от них понеслись в голубое пространство волны белесоватой пыли.

– Не послушались, видишь, пурга!… – крикнул Афанасий, бросаясь с Николаем к оленям, которых мы оставили внизу.

Из глубины долины надвигалась мутная завеса непогоды. По ущелью метался густой колючий ветер, то и дело меняя направление. Ожили безмолвные скалы, завыли щели, снизу хлестнуло холодной струей. Ветер продолжал кружиться над нами, вздымая столбы снежной пыли. Природа будто нарочно поджидала, когда мы окажемся под перевалом, чтобы обрушиться на нас со всей своей яростью.

Что делать? Как быть с нашими товарищами? Неужели им не суждено дождаться нас? Все это мгновенно пронеслось в голове. А погода все больше и больше свирепела. Холод сковывал дыхание, заползал в щели одежды и ледяной струей окатывал вспотевшее тело. Сопротивляться не было сил, и мы без сговора бросились вниз, вслед за проводниками.

Проводники Афанасий и Николай нервничали, развязывая упряжные ремни, и отпускали на свободу оленей. Геннадий чертыхался, проклиная Джугджур. Только теперь мы поняли, какой опасности подвергали себя, не послушавшись Афанасия. Ветер срывал с гор затвердевший снег, нес неведомо куда песок, мелкую гальку. Он сеял всюду смерть и ужас. Разве только ураган в пустыне может поспорить с этой пургой.

Задерживаться нельзя ни на минуту. Вокруг потемнело. Где-то справа от нас с грохотом сползал обвал. Ущелье мучительно стонало. Все исчезало с глаз, и только под ногами – истоптанный клочок бугристого снега.