Ада Чумаченко - Человек с луны.

— Тамо-русс! Тамо-русс! Тамо-русс!

— Что за чертовщина! — пробормотал Маклай и с трудом спустил ноги с помоста.— Что это еще за «тамо-русс»? Тамо-русс — русские люди! Уж не начинает ли мне чудиться, как Ульсону? Этого только не хватало!

Но крики приближались. Кто-то бежал — и, очевидно, бежал с берега.

Легкие ноги протопали по твердой площадке. В хижинах со всех сторон зашевелились люди.

Кто-то что-то спросил. Кто-то что-то крикнул на бегу. Завизжали дети. Залаяли собаки. И вот уже чья-то тень закрыла входное отверстие буамрамры.

— Маклай! Маклай! Проснись! В море дым!

— Дым?

— Дым! Я был на берегу! Возле Кар-Кара прямо из воды выходит дым!

— Ты ошибся! Это просто люди Кар-Кара жгут унан. На воде не бывает дыма!

— Нет, это на воде! Я знаю, что это! Это твоя лодка. Это тамо-русс!

Тамо-русс! Русские люди! Бледные щеки Маклая побледнели еще больше. Казалось, вся кровь хлынула к сердцу, в груди сразу стало тесно, в ушах зашумело.

— Не может быть!

— Посмотри сам, Маклай! Посмотри и скажи нам! Если это не тамо-русс, значит, это горит море!

— Не кричите! Я посмотрю сам!

Пальцы путались в шнурках башмаков. Пуговица не хотела попадать в петлю. Кожаный пояс прятал свои дырочки и не лез в пряжку. Стиснув зубы, Маклай натягивал на себя платье, шнуровал кое-как башмаки, застегивал пояс. Наконец-то можно бежать… Бежать со всех ног, не разбирая дороги, прыгая через камни, перескакивая через поваленные деревья, прямо на берег, прямо к морю. Взобравшись на высокий камень, Маклай остановился и перевел дух. Дым! Да, в море действительно был дым. Конечно, это пароход. Его еще не видно: он далеко; но дым — это пароходный дым, и он приближается сюда!

— Маклай, что это такое? Это тамо-русс?

— Это большая лодка, Саул. Может быть, это и тамо-русс!

Маклай спрыгивает с камня и бежит по берегу к себе, к своей хижине на сваях.

Розовое от солнца море лежит почти неподвижно.

Еще прохладны под ногой камни и песок, остывшие за ночь. В крохотных заливчиках между скалами тихо булькает вода. На отмелях еще лежит лиловая тень, тень от нависших сверху камней, от свесившегося в пропасть дерева.

Но Маклай не смотрит сейчас ни на тени, ни на солнце. Он бежит, прихрамывая в своих стоптанных башмаках, бежит, не спуская глаз с белого неподвижного облачка.

— Дым! Дым!

— Ульсон, проснитесь! В море корабль!

С грохотом летит какой-то ящик. Звякает опрокинутый стакан. Опухший от сна Ульсон в одном белье выскакивает навстречу Маклаю:

— Корабль? Вы говорите — корабль? Это за нами?

— Не знаю. Может быть, и нет! Но мы все равно должны его встретить!

— Корабль!

Ульсон хохочет. Ульсон поет. Ульсон вдруг переворачивается вниз головой и лихо обходит на руках всю маленькую площадку перед хижиной.

— Ульсон, нельзя терять время. Мы должны поднять флаг, переодеться, взять письма и выехать в лодке навстречу судну.

— Навстречу судну! Судну!

Ульсон от радости не может говорить. Он делает пируэт, хлопает босыми пятками, щелкает пальцами, показывает язык морю и бежит одеваться.

Маклай поднимает флаг. Большое полотнище послушно скользит по веревке вверх. Легкий ветер разворачивает его. Оно бьется и пытается лететь, совсем как привязанная птица.

Маклай идет в комнату, чтобы переодеться. Перевернутый чемодан лежит пустой и смятый.

— А переодеваться-то и не во что,— смеется Маклай.— Как это я забыл, что у меня теперь нет даже запасной рубашки! Ну не беда.

Он берет щетку и тщательно чистит ею башмаки. Голые пальцы недовольно шевелятся. Ну и башмаки!

Ульсон выходит из-за перегородки сияющий и великолепный. На нем полосатый галстук, прощальный подарок жены, на рукавах — медные запонки; мягкая шляпа сдвинута чуть-чуть набок. От него даже, кажется, пахнет одеколоном.

— Укладывать вещи? — спрашивает он. Маклай смотрит на него.

— Ваши — да!— медленно говорит он, чуть-чуть помолчав.

— А ваши?

— А мои пока не надо.

— Вы хотите оставить все это папуасам?

— Я еще не знаю. Может быть, я еще останусь здесь и сам,

— Здесь? Еще?!

Ульсон снимает шляпу и в изнеможении обмахивается ею. Он ничего, он буквально ничего не понимает. Но Маклай не дает ему времени на размышления.

— Идемте в лодку,— торопит он его.— Я сговорился с Саулом и Дягусли. Они отвезут нас к кораблю.