Томас Рид - Собрание сочинений, том 4. В дебрях Южной Африки. Юные охотники. Охотники за жирафами.

Одежда, снаряжение и оружие Ганса и Гендрика мало чем отличались от отцовских. Штаны на них были, разумеется, из выделанной овчины, широкие, как всегда у юных буров, и на них тоже были сюртуки, и фольтскунены, и широкополые белые шляпы. У Ганса за плечом висело легкое охотничье ружье, у Гендрика — тяжелый карабин, так называемый «егер», превосходное оружие для охоты на крупную дичь. Гендрик очень гордился своим ружьем, и недаром: он наловчился попадать в гвоздь со ста шагов. Гендрик был в караване лучшим стрелком. У обоих мальчиков тоже были изогнутые полумесяцем рога-пороховницы и патронташи, набитые пулями. И у обоих лежали поверх седел плащи, но, в отличие от отцовского плаща, сделанного из редкостной шкуры леопарда, эти были попроще: из шкуры антилопы у одного, из шакальей — у другого. На маленьком Яне тоже были широкие штаны; сюртук, полусапожки и широкополая поярковая шляпа, — словом, Ян, хоть и был ростом в один ярд, по костюму являл собою копию отца — типичный бур в миниатюре. На Трейи была шерстяная синяя юбочка, изящный корсаж со шнуровкой, искусно расшитый по голландской моде, а ее белокурую головку защищала от солнца легкая соломенная шляпа с бантом и на ленте. Тотти была одета очень просто — в грубый домотканый холст; голова же у нее оставалась и вовсе непокрытой. А на Черныше была только пара старых кожаных кракеров, полосатая рубашка да еще каросс из овчины. Так выглядела одежда наших путешественников. На добрых двадцать миль равнина была оголена. Ни былинки не осталось для скота, страдавшего к тому же без воды. Весь день ярко светило солнце, слишком ярко — его лучи пекли, как в тропиках. Путешественники едва ли выдержали бы этот зной, если б не дул весь день, с утра до вечера, легкий ветер. Но дул он, к сожалению, прямо в лицо, а в сухих африканских степях всегда хватает пыли. Да тут еще саранча, непрестанно прыгая, разрыхлила миллионами крохотных ножек верхнюю корку почвы, и пыль теперь свободно поднималась по ветру. Ее клубы окутывали, точно облаком, маленький караван, отчего продвигаться было и трудно и неприятно. Задолго до вечера одежда на людях насквозь пропылилась, в рот набилось песку, разболелись глаза.

Но это было еще пустяком. Задолго до вечера дала себя знать другая беда — отсутствие воды.

Спеша поскорее уйти от зрелища опустошенного крааля, ван Блоом не запасся в дорогу водой — печальное упущение в такой стране, как Южная Африка, где родники столь редки, а ручьи и реки то пересыхают, то меняют русло. Задолго до вечера все думали только о воде, все одинаково томились жаждой.

Томился ею и сам ван Блоом, но о себе он не думал, а если и думал, то лишь казнясь за оплошность. По его вине страдали теперь другие. Мысль о непростительной ошибке тяжело угнетала его. Он не мог пообещать им никакого облегчения, покуда караван не доберется до родника. Ближе, насколько он знал, воды не было.

Достичь родника в тот вечер нечего было и надеяться. В путь тронулись поздно. Волы шли медленно. К закату можно было проделать от силы половину пути.

Чтобы добраться до воды, пришлось бы идти всю ночь, а это было невозможно по многим причинам. Волам потребуется отдых — тем более что они голодны; и тут ван Блоом понял — слишком поздно — еще одно свое упущение: во время налета саранчи он не позаботился набрать ее побольше на корм скоту.

При налетах саранчи подчас только так и спасают скот; но ван Блоому это не пришло на ум; а поскольку в краали, где заперты были животные, саранчи проникло немного, скот оставался без пищи со вчерашнего дня. Особенно сказывался голод на упряжных волах: они ослабели и тянули фургон словно нехотя, так что Черныш надрывал горло криком и непрестанно пускал в ход свой длинный кнут.

Но были и другие причины, заставлявшие подумать о ночном привале. Ван Блоом не так уж твердо знал дорогу. Ночью он не мог бы держаться избранного им направления, тем более что не было и подобия тропы, которая вела бы караван. К тому же идти после захода солнца представлялось небезопасным, потому что в это время выходит на прогулку ночной разбойник Африки — лютый лев. Итак, есть ли вода или нет ее, все равно приходилось сделать на ночь привал.

До темноты оставалось всего с полчаса, когда ван Блоом пришел к такому решению. Он только хотел подождать немного в надежде добраться до такого места, где будет хоть трава. Караван отдалился уже от покинутой фермы на двадцать миль, а равнину покрывал черный «след» саранчи. Травы по-прежнему нет и в помине, по-прежнему кусты стоят без листьев, без коры.