Кристоф Рансмайр - Ужасы льдов и мрака

А 1884 году, через десять лет после возвращения из льдов, художник слепнет на левый глаз. Долго он пребывает в отчаянии. Потом возобновляет работу. Лица его персонажей, изображенных в натуральную величину, исподволь обретают черты Вайпрехта, черты Орела, Карлсена, матросов. Юлиус Пайер начинает писать собственную драму, свои годы в пустыне. Продать эти картины трудно, они так велики, что им нужны залы, дворцы. «Ополовиненное» зрение, сетует художник, не позволяет ему писать малое, миниатюрное.

В 1890 году, как сообщает в письме один из друзей, Пайером овладела мучительная ностальгия. Совершенно точно известно, что в тот год художник покидает семью, навсегда покидает Париж и возвращается в Вену. Светское общество встречает его доброжелательно – интересный гость, который по-прежнему много говорит об Арктике. Пайер дает знатным барышням уроки живописи, разъезжает с докладами по провинции и начинает работу над одним из самых больших полотен своей жизни; это сцена их пути домой, бегства с Севера, размером четыре на три с половиною метра. « Возврата нет » – так будет называться эта картина, ее будут считать главным его произведением , и все-таки более всего она – апофеоз Вайпрехта: с Библией в правой руке, левой же словно отвергая Землю Франца-Иосифа, осиянную светом далей, морской и ледовый начальник стоит перед скорченными на снегу сидящими и лежащими людьми – проповедник, который утешает измученных и отчаявшихся и заклинает их оставить веру, что можно спастись, вернувшись к кораблю, вернувшись в прошлое. Возврата нет . Единственная надежда – путь через льды.

Вместе с этой картиной было завершено многое. Только теперь, решительно и с твердостью мечтателя, Юлиус Пайер прощается с воспоминаниями и строит новые планы. Он вновь отправится в Арктику, в Гренландию и дальше на север, в сопровождении художников, это будет экспедиция художников, великая попытка отобразить несказанное волшебство красок и света над полярным безлюдьем, а позднее, позднее он, возможно, присоединится к экспедиции в южные полярные области, да-да, он непременно пройдет и по ледовым шельфам Антарктики.

В последние лета девятнадцатого века Пайер снова начинает готовиться, копит силы для похода во льды, странствует в Альпах и в Ломбардии, потом в Пиренеях и по всей Испании до самого Кадисского залива. В существовании Земли Франца-Иосифа давным-давно никто не сомневается; там успели зазимовать Фритьоф Нансен и английская экспедиция Джексона, на рубеже веков во тьме этой земли побывали герцог Абруцци и его товарищи, в целости и сохранности нашедшие на мысу Флигели послание австро-венгерской полярной экспедиции и положившие его на старое место, под каменную пирамиду. Нет, этот старик, который ходит теперь по деревням и рассказывает в залах приходских домов о базальтовых побережьях и световых чудесах, – этот старик не лжец, он знает, о чем говорит, и не нуждается в аудитории, что, как флюгер от ветра, зависит от слухов и то чествует его, то опять забывает; Пайер отказывается от почетного членства в Венском географическом обществе, теперь он пишет для «Бедекера» справки о постоялых дворах и горных приютах и чуждается салонов.

Один из новых героев, шведский исследователь Азии Свен Гедин, выступая в Вене, сетует по поводу судьбы Пайера:

Меня глубоко возмутило, что человек дела, такой как Юлиус Пайер… забытый своим народом и заброшенный, жил в бедности и был вынужден скитаться в провинции, как разъездной торговец, и за скудные гроши читать лекции.

Тысяча двести двадцать восемь – вот сколько лекций набирается в общей сложности; тысяча двести двадцать восемь картин Арктики. Пайер скрупулезно ведет реестр: место, дата, количество слушателей, аплодисменты, гонорар. Но он весь в будущем. Говорит, что дойдет до Северного полюса на подводной лодке. Отплывет из Киля. Будет парить в подводном сумраке, долго, пока датчики приборов не сообщат ему, что он прибыл на место. На вершине мира и все же в глубине океана он заложит взрывные заряды. Лед над ним расколется. Потом вода вновь станет спокойной, гладкой и отразит небо. И тогда он всплывет, наконец-то всплывет на поверхность и выйдет из этого зеркала.

В мае 1912 года апоплексический удар превращает полярника в беспомощного семидесятилетнего старца, который с трудом передвигается и не может более произнести ни слова. Теперь, желая что-нибудь сказать, Пайер корябает на маленьких листочках записки и приклеивает их друг к другу; вопросы, воспоминания, жалобы становятся шуршащими бумажными лентами, которые он зовет змейками и разворачивает перед посетителями. Есть ли еще у безгласного цели во льдах? Я не знаю. Между тем в полярных пустынях разрушены последние остатки мифов: барон Норденшёльд прошел через Северо-Восточный проход, Амундсен – через Северо-Западный, недруги Пири и Кук победителями вернулись из района Северного полюса, а, судя по сообщениям, Амундсен покорил и Южный полюс… но все эти достижения свершились без Пайера, без немощного старика, который на склоне своих дней проводит каждое лето в верхнекраинском курортном местечке Фельдес, у озера меж Юлийскими Альпами и Караванке. Там до него доходит и весть, что некий Жюль де Пайер, именующий себя Chef de la Mission Arctique Français [25], готовит в Париже экспедицию к Земле Франца-Иосифа. Уважаемый Жюль де Пайер, сын мой.. .– так старик начинает письмо, которое никогда не закончит и не отошлет. Потому что все это гибнет под обломками эпохи. Франц-Иосиф I, государь самой дальней земли на свете, названной его именем, приказывает расклеить повсюду в империи свой манифест: