Жюль Верн - В Магеллании

В сотне шагов, над одной из скал обрывистого берега, поднималось легкое облачко белого дыма. Когда оно рассеялось, взору предстал человек, все еще прижимавший к плечу карабин. Убедившись, что повторного выстрела не потребуется, он опустил ружье, поставил на предохранитель и, повернувшись, посмотрел на юг, где за обрывистым берегом открывались морские просторы.

Наклонившись вперед, человек, явно не туземец, что-то громко выкрикнул, добавив несколько слов с гортанными звуками и удвоенной согласной «к». Во всем облике неизвестного угадывались черты европейца, возможно американца. Не видно было ни сплюснутого между глазницами носа, ни выступающих скул, ни низкого, резко уходящего назад лба, ни маленьких глазок, типичных для индейской расы. Кожа стрелка, несмотря на загар, не отливала бронзой, а интеллигентное лицо и высокий лоб, прорезанный множеством морщин, выдавали в нем человека, привыкшего мыслить. Волосы, уже седеющие, были коротко подстрижены, а борода, тоже тронутая сединой, еще раз подтверждала догадку: победитель ягуара — европеец, ведь у американских аборигенов борода почти не растет. Возраст незнакомца точно определить было нельзя: где-то между сорока и пятьюдесятью.

Высокий рост, крепкое телосложение, недюжинная физическая сила свидетельствовали о безупречном здоровье и большой внутренней энергии, которая, наверное, прорывалась время от времени вспышками гнева. Его степенность чем-то напоминала ту, что свойственна индейцам с Дальнего Запада Соединенных Штатов; а гордость, подлинная гордость, так не похожая на спесь самовлюбленных эгоистов, придавала особое благородство и жестам его, и всей манере держаться.

Через некоторое время крик повторился:

— Карроли!.. Карроли!..

Минутой позже в расширявшейся кверху расщелине скалы, доходившей до самого пляжа с усеянным черными камнями желтоватым песком, появился тот, кого звали этим именем, — индеец лет тридцати-сорока, мускулистый, широкоплечий, с могучим торсом, крупной квадратной головой на крепкой шее, пяти с половиной футов ростом, с очень темной кожей, очень черными волосами, со сверлящим взглядом из-под широких надбровий и реденькой бородкой из нескольких рыжеватых волосков. В общем, у этого существа низшей, если можно так сказать, расы животное начало вполне гармонично сочеталось с человеческим, и это природное начало было не хищным, а мягким и ласковым. Лицом он напоминал скорее добрую и верную собаку, из тех отважных ньюфаундлендов, которые становятся не только спутниками, но и друзьями человека. И как эти преданные животные с радостью бегут на зов хозяина, так индеец поспешил к позвавшему его и обменялся с ним рукопожатием.

Они тихо о чем-то поговорили на одном из индейских языков, делая частые вдохи, — казалось, на каждой половине каждого произносимого слова, затем направились к месту, где лежал раненый охотник.

Несчастный потерял сознание. Из груди у него все еще сочилась тонкой струйкой кровь. Но он открыл глаза, когда почувствовал, что чья-то рука касается его плеча и раздвигает грубую одежду из шкуры, обнажая еще несколько кровоточащих ран.

Раненый, конечно, узнал склонившегося над ним человека — взгляд индейца тут же просветлел, и с побелевших губ сорвалось:

— Кау-джер!.. Кау-джер!

Это слово на местном языке означает «друг», «благодетель».

Присутствие Кау-джера успокоило индейца. Он знал, что находится не в руках одного из тех колдунов, чародеев, торговцев амулетами, этих «якамучес», местных шарлатанов, переходящих из одного племени в другое и частенько получающих то, что, без сомнения, заслуживают, — упреки и нагоняи.

Однако, когда раненый с трудом поднял руку к небу, а затем приложил ее ко рту и слегка выдохнул воздух, как бы проверяя, не отлетает ли его душа, Кау-джер, уже успевший убедиться, насколько серьезны его раны, печально отвернулся.

Индеец закрыл глаза и, к счастью, не видел этого красноречивого жеста.

Карроли быстро спустился со скалы и вернулся с ягдташем, где находилась сумка с медицинскими инструментами и несколькими пузырьками, заполненными соками различных местных растений. Обнажив грудь раненого и держа его голову на коленях, Кау-джер промыл раны родниковой водой, стекающей с холма, вытер последние капли крови, наложил несколько тампонов из корпии, смоченных соком из одного пузырька, а затем отвязал свой пояс из шерстяной ткани и обмотал им грудь индейца, закрепив повязку.

Вряд ли Кау-джер надеялся, что раненый выживет. Ни одно лекарство не могло залечить раны от когтей, задевших желудок и легкие. Но ни при каких обстоятельствах он бы не оставил несчастного, пока в нем теплилась хоть искра жизни. Кау-джер решил доставить его в индейское стойбище, которое тот покинул, возможно, уже несколько дней назад в надежде добыть для семьи гуанако, нанду [6] Нанду — американские страусы; особый отряд нелетающих птиц; в настоящее время сохранились только в глухих местах. или вигоня [7] Вигонь — парнокопытное животное рода лам семейства верблюдовых; длина тела около 150 см; некогда обычное для андийских высокогорий животное; в наши дни в результате хищнического истребления его ареал заметно сократился; внесено в Красную книгу исчезающих животных. Сейчас гораздо чаще употребляется испанское название этого животного — викунья. . Но, ослабленный потерей крови, выдержит ли он трудности пути? Не откроются ли его раны во время длительного перехода по пересеченной местности?