Петр СУВОРОВ: На заволжских озёрах

Мне очень мешала рука: повязка слезала, работать было неудобно. Митя притащил пузырёк с йодом и так перестарался, что облил мне всю руку да и сам весь перепачкался. И всё равно пилить и стругать как следует я уже не мог.

Иван Васильевич, сам того не замечая, всё больше и больше втягивался в работу. Выровняв фуганком бортовые тесины, он выпилил и выстругал среднюю распорку; эта распорка должна была быть равной намеченной ширине лодки, но по высоте немного ниже бортов. Эту распорку мы прибили гвоздями поперёк бортовых тесин. Затем мы выпилили из толстой доски корму лодки. Чтобы борта лодки плавно сходились от середины лодки к корме, мы сделали эту доску короче средней распорки примерно в два раза. А для того чтобы нос и корма крепче держались и бортовые тесины не вырвали вбитых гвоздей, я набил поверх бортов на нос лодки выпиленный из доски треугольник, а на корму — узенькую дощечку, которая могла служить сиденьем для пассажира.

Пока я стругал доски для носа и кормы, Андрей выпилил доску для среднего сиденья, которую мы с ним и прибили внутри лодки, прямо на среднюю распорку.

Работа шла споро. Нам помогали все ребята. Особенно старался Горка. Митя тоже пытался не отставать, но у него всё получалось с непривычки не так складно. Тогда он придумал для себя другое занятие: он сбегал домой и принёс мой фотоаппарат.

— Дядя Петя, давай я сниму, как вы работаете. В Москву карточки повезём. Ты наведи мне, а я щёлкну. Ладно?

— Ну ладно, снимай.

— Только вы не шевелитесь.

— Как же не шевелиться-то, когда работаешь! Ведь ты нас за работой снимать хотел? — насмешливо спросил Андрей.

Митя щёлкнул затвором и важно сказал:

— Готово! Только ты, Андрей, выйдешь с раскрытым ртом.

Но вот остов лодки готов. Мы поставили его на фанерные листы, очертили контуры дна, перевернули на другую сторону, опилили фанеру и начали привёртывать шурупами и пришивать гвоздями фанерное дно к бортам.

Чтобы лодка не протекала, мы пришили фанеру на резиновую прокладку, внутрь которой была завёрнута жгутом пакля. Сделать такую прокладку оказалось не таким простым делом, как мы думали. Резина упрямо развёртывалась, пакля из неё вылезала, и дело не клеилось.

— Подожди-ка, сейчас мы это уладим! — сказал Иван Васильевич.

Он отправился в дом и возвратился с иголкой и нитками.

— Давай сначала прошьём легонько нитками. Вот тогда пакля и не будет вылезать.

Теперь работа пошла на лад.

Чтобы края фанеры не обивались и не отщеплялись, мы нарезали ножницами из старого железа узенькие полоски шириной в три сантиметра и, согнув их под углом, прибили поверх фанеры ко дну и бортам лодки. А чтобы фанера не продавливалась ногами, мы пришили гвоздями ко дну лодки во всю её длину широкую планку — киль. Осталось только просмолить лодку и покрасить её.

— Давай я уж сам просмолю лодку, — сказал Иван Васильевич. — Ты перепачкаешься весь да и не сумеешь сделать как следует. А я на своём веку столько лодок всяких пересмолил — и больших и маленьких — страсть!

Он надел на руки громадные несгибающиеся кожаные рукавицы, сделал из мочала помазок, привязал его к палке и быстро промазал все швы и дно лодки густой горячей смолой.

Посмотреть, как мы мастерим лодку, набралось много народу. Здесь были не только ребятишки, но и взрослые. Они сидели на траве и добродушно подтрунивали над нами.

— Мало тебе колхозных лодок, Пётр Иванович, что ты свою посудину делаешь? — спрашивал один.

— Утонете вы на ней… — пророчил другой.

— Мотор бы к ней надо!

— Осадка у вашей лодки больно велика будет. Того и гляди, на мель в Волге засядете. Придётся буксир вызывать! — подсмеивался отец Горки.

— Не сядем! — отшучивался я. — У нас ваш Горка за лоцмана будет, а он фарватер хорошо знает.

Пока мы с ребятами и с Иваном Васильевичем строили лодку, Михаил Алексеевич сделал вёсла. Сделал он их замечательно! Сначала Михаил Алексеевич гладко отстругал доски, а потом нарисовал на каждой карандашом контуры будущего весла. Вот где сказалась его профессия! Он так старательно и точно рисовал, словно это был не чертёж простого весла, а очень сложная и тонкая литография.

Вёсла получились лёгкие, красивой формы и были гладко отшлифованы стеклом. Самый низ у лопаток вёсел Михаил Алексеевич обил жестянкой от консервной коробки. Теперь, по уговору, он должен был покрасить вёсла и лодку.