Лазарь Бронтман - На вершине мира

Больше всего нас беспокоила теплая летняя погода, нависшая над городом. Термометры показывали 30 градусов тепла. На такую высокую температуру наши моторы не ориентировались. Они строились и приспосабливались к безотказной деятельности при больших морозах. Каждое утро старшие механики с грустью посматривали на пылающий шар солнца, недвижные листья деревьев, белые платья архангельских девушек. Весь город радовался необычайному крымскому климату Архангельска, и лишь механики сокрушенно качали головой. Они опасались, что при такой температуре будет очень трудно взлететь, моторы закипят и выйдут из строя. С бензиновых и масляных магистралей механики безжалостно содрали всю теплую изоляцию, предельно обнажили капоты моторов, но тем не менее в успехе уверены не были.

Москва сообщила, что ждет эскадру 25 июня. Ровно в пять часов дня самолеты должны были опуститься на бетонированное поле центрального аэродрома им. Фрунзе. Следовательно, нам нужно было вылететь не позже одиннадцати часов утра. Но это значило проделать весь путь в самое жаркое время дня, рискуя выходом моторов из строя. Шмидт, собрав командиров, долго обсуждал с ними создавшееся положение и вслед за тем отдал приказ:

— Все на аэродром, через два часа вылетать!

Спасаясь от адской дневной температуры, начальник экспедиции и командиры решили вылететь ночью, ранним утром опуститься на посадку, переждать там наиболее жаркую пору дня и уже затем совершить небольшой часовой прыжок в Москву. Тактически операция была разработана правильно и безукоризненно. Быстро и весело механики подготовили машины к старту, [220] но вдруг налетела гроза, грянул сокрушительный ливень, и все участники экспедиции вместе с провожающими кинулись под гигантские крылья самолетов. Под их защитой можно было разместить, пожалуй, половину города. Прошло полчаса, час, дождь не прекращался, а золотое время уходило. Махнув рукой, Водопьянов начал выруливать на старт. По крыше фюзеляжа барабанил дождь, в небе сверкали молнии, но флагман уже был в воздухе. Вслед за ним поднялся Молоков, затем Алексеев и Головин. Штурман экспедиции засек время: было 2 часа 24 минуты утра 25 июня. Пронесясь низко над рекой, самолеты построились и двинулись к югу. Через полчаса из-за туч выглянуло солнце.

С флагманского самолета по радио непрерывно осведомлялись о температуре воды и масла, механики не отрывали глаз от стрелок термометров. Все было в порядке. И вдруг мы увидели, как самолет Головина, шедший слева от нас, круто развернулся и лег на обратный курс. Оказалось, что его моторы перегрелись на взлете. Головин вернулся, сел на опустевшем аэродроме, охладил двигатели, выкинул из. самолета весь груз, в том числе и личные вещи экипажа, слил запас бензина, оставив горючего в обрез и ринулся вдогонку.

Эскадра меж тем продолжала свой путь. Внизу расстилался сплошной колючий покров северной тайги. Зеленый ковер прошнуровывался причудливыми витками дорог, четкой лентой магистрали Архангельск — Москва. Спокойными ровными блюдцами лежали многочисленные озера, весело змеились широкие и узкие реки, волнистой пеленой над лесом стояли дымовые шапки пожаров. Точно и уверенно Спирин [221] вывел эскадру к Калинину. Самолеты мягко приземлились на зеленом лугу пригородного аэродрома. Наскоро поздоровавшись с встречающими, мы кинулись в Волгу. Как приятно ощущать после долгого перерыва теплую, ласковую воду великой русской реки. Правда, некоторым из нас приходилось в дни экспедиции невольно купаться в Ледовитом океане, но тогда ощущение было иным.

Короткий сон, сытный завтрак, последние рукопожатия, и мы снова в воздухе. Все подтянуты, приодеты, безукоризненно выбриты. Наши заслуженные кожаные костюмы оживлены белоснежными сорочками, сверкающими запонками и стильными черными галстуками. Ноги, привыкшие к меховым торбазам и кожаным сапогам, обуты в легкие ботинки. Все стали застенчивы и в то же время важны.

Могучие тучи загромоздили все небо. От близости их самолеты подскакивали вверх, тяжело ухали вниз. Под нами леса, поля, заводы. Сколь индустриальна земля советская! Сверху кажется, что она вся заставлена фабричными трубами, постройками, лесозаводами, зданиями совхозов, расчерчена ровными широкими квадратами бескрайних колхозных полей. До Москвы еще полчаса полета.

Впереди в молочной дымке вырисовывалась столица. Самолеты плыли над безукоризненно ровными берегами канала Москва — Волга. Видны были шлюзы, здания речных вокзалов, пароходы, плывущие по большевистской реке. Я протянул Ритсланду карту, он отбросил ее в сторону: никакие карты не могут угнаться за творческой энергией советских людей. Нет на этой карте новых дорог, заводов тундры, совхозов тайги, каналов. Гигантским крестом проплыли [222] внизу взлетные полосы центрального аэродрома. Ленинградское шоссе усеяно народом. Самолеты медленно кружили над восторженной столицей и, наконец, пошли на последнюю посадку.