Лазарь Бронтман - На вершине мира

— Я у себя принял меры, — сказал механик, — а вы посигнальте на другие корабли.

Второго апреля подготовка к полету была [51] закончена. Следующий день объявлялся выходным, днем отдыха перед стартом. Но уже ранним утром комнаты школы и оленсовхоза, где жили участники экспедиции, пустовали. Все уехали на аэродром. Снова и снова они проверяли самолеты, удостоверяя их готовность продолжать рейс, сознавая свою величайшую ответственность перед родиной. Только поздним вечером опустел аэродром.

Особо и ласково нужно сказать об участниках полюсной зимовки: Папанине и его друзьях. Последние дни их пребывания в Москве были переполнены до краев. Нужно было получить запоздавшие научные приборы, закончить расчеты с бесчисленными поставщиками, привести в порядок личные дела. Эти дела заботили особенно Ширшова и Федорова. В мае-июне они ожидали прибавления семейства, и вполне понятно их некоторое беспокойство перед стартом. Находясь на Северном полюсе, они ничем не могли помочь своим женам и поэтому старались заранее обеспечить им дружескую заботу и внимание товарищей.

Когда накануне старта стало ясно, что перегруженные самолеты не смогут оторваться от раскисшего аэродрома Москвы, командование решило отправить все грузы поездом в Архангельск. Всю ночь Папанин и его друзья, не доверяя никому, грузили свое имущество в вагон. Вернее, не грузили, а бережно укладывали каждый ящик и сверток, чтобы не повредить бесценной аппаратуры и снаряжения. Вылетели они в состоянии полного изнеможения. В пути до Архангельска их, как и всех нас, основательно потрепало, но как только колеса самолета коснулись аэродрома, вся четверка немедленно уехала в город. Они узнали, где бежит вагон [52] с грузом, достали автомобили для перевозки своего имущества с вокзала на аэродром и только после этого отправились отдыхать. На следующий день вагон прибыл. Не подпуская никого, Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров сами вынесли все хозяйство на перрон, уложили на грузовики, уселись сверху и, обняв руками хронометры (чтобы не тряслись), поехали на аэродром. Они сами уложили весь груз в самолеты, предварительно осведомившись у пилотов о наиболее устойчивых районах громадной площади кораблей. Приборы и иные хрупкие вещи были размещены в центроплане, лыжи — в крыльях, палатки — в хвосте.

Наконец, все готово. Но зимовщики не покидали аэродрома. Командиры самолетов уже начали подозрительно коситься на этих людей в кожаных куртках. Машины были перегружены доотказа, а неугомонный Папанин все время подносил какие-нибудь новые вещи. Особое пристрастие он питал к продуктам. Понимая, какую ценность приобретает во время зимовки на полюсе каждый дополнительный килограмм продовольствия, пилоты делали вид, что не замечают внезапного появления в кабинах самолетов головок сыра, кадушек сметаны, окороков.

В Нарьян-Маре перед труднейшим этапом перелета через море несколько дней ушло на тщательную подготовку самолетов к полету. Зимовщики принимали деятельное участие во всех авралах. Ширшов и Федоров ездили в лес, рубили еловые ветки, затем помогали экипажу поднимать самолет на домкратах, подрывали лыжи и подкладывали под них ветви, пытаясь предохранить лыжи от примерзания к аэродрому. Когда у Головина не ладилась радиостанция, [53] Эрнст Кренкель провел у самолета двое суток, помогая радиотехникам в проверке и установке передатчика. Это был энергичный, жизнерадостный коллектив. Где бы ни появлялся Папанин и его товарищи — немедленно раздавался бурный смех, гремели веселые восклицания, слышались шутки. Весь коллектив обошла крылатая фраза, пущенная Папаниным при виде одетого в меха пилота Мазурука:

— Что ты на полюс собрался, что ли?

Вечерами они много и упорно работали, подбирая «хвосты». Папанин и Федоров вычерчивали всевозможные графики, облегчающие производство вычислений на полюсе; Ширшов проверял таблицы поправок к показаниям приборов; Кренкель обновлял в памяти позывные всех радиостанций мира. Упорная работа разряжалась часто общим веселым смехом. Тогда они обменивались несколькими шутливыми замечаниями и затем снова склонялись над столом. Закончив составление карты положения небесных светил в апреле, Федоров предпринял проверку хронометров. Затем он взял на учет часы всех участников зимовки и ежедневно проверял их ход по радио.

— Если хронометры утонут, они нам их заменят, — объяснял он недоумевающим.

По мере возможности они старались отдыхать. Играли в шахматы; победителем большей частью оставался Кренкель, и Ширшов уже величал его «чемпионом Северного полюса». Немного читали. Книг у нас с собой почти не было во избежание излишней загрузки и без того перегруженных машин. Узнав, что Кренкель помнит наизусть почти всего «Евгения Онегина», Папанин страшно обрадовался и громогласно посвятил Кренкеля в звание «библиотеки». [54]