Вадим Бурлак - Хождение к морям студёным

Из 77 человек экипажа в живых осталось только 46.

8 декабря от цинги умер капитан-командор Витус Беринг. Умер он, как и другие моряки, в яме, полузасыпанный песком. Во время болезни командор не разрешал себя откапывать. Под толстым слоем песка, ему казалось, было теплее.

Командование экспедицией принял на себя старший по чину лейтенант Свен Ваксель. На офицерском совете по его предложению остров был назван именем Беринга.

Итак, конец 70-х годов XX века. Теплоход «Петропавловск» замер на рейде в полумиле от берега. Тихая бухта. Белые дюны. Приземистые сопки с плоскими вершинами. На палубе собралось человек двадцать пассажиров с чемоданами, сумками, портфелями. — Ждали высадки на остров Беринга. Был месяц май, но вся земля еще покрыта снегом. И только в селе Никольское снег лежал редкими пятнами.

Никольское — единственный населенный пункт на Командорских островах. С верхней палубы теплохода просматривался каждый домик села.

С берега подошла безымянная посудина — самоходная баржа, похожая на огромное корыто. На ней перевозят людей и грузы с «Петропавловска» на берег. Спустить трап на это суденышко невозможно из-за его малых размеров, поэтому людей высаживают в корзине-сетке из толстых канатов.

Вместе с пятью пассажирами влезаю в нее. Заворчала грузовая стрела «Петропавловска», и мы медленно оторвались от палубы. Покачиваясь, на некоторое время повисли над водой, потом устремились вниз, к суденышку. Едва успели выйти из корзины, как снова заработала стрела.

Наконец, выгрузка закончилась. Мы отошли от борта теплохода.

На бревенчатом причале острова собралась толпа — встречающие и те, кто просто пришел поглазеть на приезжих. Ведь пассажирское судно у острова Беринга — всегда событие. Один раз в неделю заходит оно сюда, а длится навигация с мая по ноябрь, после чего пассажирское сообщение Командорских островов с материком прекращается почти на полгода…

Вместе с моим новым знакомым Михаилом Титеевым, прожившим на Командорах уже несколько лет, мы шли от причала по вязкой дороге.

Тишина в селе. Только чайки жаловались на что-то океану, да где-то за сараями урчал трактор.

Мы поднялись по уцепившейся за крутой холм шаткой деревянной лестнице и остановились у двухэтажного здания. Таких много в селе Никольском.

— Ну вот и наш гранд-отель, — сказал Михаил и кивнул на ближайший дом.

Над одним из трех подъездов большими буквами гордо красовались два слова: гостиница «Чайка».

Маленькая комнатка в гостинице. В окна ломится ветер с океана. Ночь. На рейде, недалеко от берега, замерло судно. Туман за окном то собирался в тяжелые клубы, то превращался в капли моросящего дождя. В разрывах тумана сверкающими тропинками разбежались по воде судовые огни.

Мне жаль людей, которых не притягивают эти огни, тех, кто не слышит их музыки.

Во многих гаванях мира я видел огни стоящих на рейде тружеников морей. В их сиянии кроется какая-то тайна. В них загадки океанов, дальних стран, неведомых земель. Они — братья отраженным в море звездам.

Не спится. Из репродуктора доносится тихий голос: «В Москве сейчас 15 часов, в Красноярске — 19, Иркутске — 20, Хабаровске — 22, Южно-Сахалинске — 23, в Петропавловске-Камчатском — полночь». Девять часов разницы с Москвой.

Бессонница… В который раз раскрываю книгу Свена Вакселя, славного сподвижника командора. Неистовый, энергичный лейтенант возглавил экспедицию в самую трудную для нее годину, во время болезни и после смерти Беринга.

«…В нашей команде оказалось теперь столько больных, что у меня не осталось почти никого, кто бы мог помочь в управлении судном.

Паруса к этому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их другими, за отсутствием людей, я не имел возможности. — Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны еще немного двигаться…»

Ветер за окном гостиницы усиливался. Того и гляди, высадит стекла. Наверное, и тогда, осенью 1741 года, был такой же ветер, набатом гремел океан. Только не было этой уютной гостиницы, электрического фонаря за окном, тихой песни из репродуктора.

«…Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось, в меру своих сил, нести рулевую вахту. Когда же вахтенный оказывался уже не в состоянии сидеть, то другому матросу, находившемуся в таком же состоянии, приходилось его сменять у штурвала…»