Н. Пинегин - В ледяных просторах

В это время за островами плескалось свободное море. Мы могли бы смело пуститься в путь… но «нос вытащишь, хвост увязнет» — едва успели шлюпки водвориться на свое место, снова поползли по небу тучи, юго-восточный ветер опять задул с силою шторма, а в пролив, как в завязанный мешок, набрались льды в таком количестве, что весь пролив оказался запакованным.

Нансен говорит, что величайшая полярная добродетель — терпение. На этот раз мы упражнялись в познании ее почти три дня, пока свирепствовал шторм. Под утро 12 сентября ветер стих, наступила оттепель, появились между льдинами прогалины и, хотя лед был очень тесен, «Фока» перешел в наступление: весь этот день он пролезал из полыньи в полынью, ломал, крошил, давил, но сила вражья не сдавалась, до открытой воды оставалось еще больше половины — тут он и застрял. За ночь «Фоку» вместе со льдом продвинуло к матерому берегу. На следующее утро нам как будто повезло: открылся канал, которым мы вышли в большую полынью у полуострова Панкратьева… К сожалению, из полыньи-то выхода не оказалось. Пришлось встать на якорь и утешиться надеждой, что когда-нибудь да разойдутся льды.

Увы! В этот же вечер, как бы в ответ на наши ожидания, последовал страшный шторм со снегом и вьюгой, полынью зажало. Через сутки шторм стих. Прояснило… Но что мы увидели!

Сплошной, смерзшийся лед закрывал все проливы и бухты, только на самом горизонте за Крестовыми островами чернела полоска воды.

Мы затерты льдом.

Мороз уже несколько дней держался стойко, не выше -8 градусов. Потом повалил густой снег.

— Зимовка?

Как перепутались все наши планы и предположения событиями последних недель. Как неожиданно остановились мы на полпути!

Мало удовольствия носиться с кораблем, затертым посреди открытого моря, как это было с Пайером или экипажем «Ганзы» [36]. Ежеминутно ожидать гибели корабля, потерять волю и всякую возможность следовать своим планам, одну мысль лелеять — о спасении жизни, смотреть месяцами и годами на одну и ту же льдину, давая отдых глазу только видом клочка воды в редкой трещине ледяного поля — ужасно!

А такая участь могла бы выпасть и на нашу долю, если б мы стали упорствовать в достижении Земли Франца-Иосифа первоначальным путем, — мы, наверное, испытали бы все приключения заключенных на судне, затертом плавучими льдами. По книгам мы имели достаточно полное представление о жизни такого рода и решительно предпочитали не испытывать ее. Что стали бы делать на плавучем льду геолог, картографы, художник, все мы?

Но… так устроен человек. От Седова до младшего кочегара все — еще и после 15 сентября — ожидали движения вперед и всей силой желания стремились вырваться из ловушки, поставленной судьбой. Хорошо помню, как на запорошенный снегом мостик часто выбегал то тот, то другой матрос, или кочегар и, стоя на белом фоне вырезанным силуэтом, подолгу всматривался в узенькую полоску на горизонте: там маячило море. Одного сменял другой и так же надолго замирал, как будто ожидая чуда, что вот придет ближе море, и мы поплывем дальше:

Так устроен человек. Он желает в точности следовать поставленным планам, хочет, чтобы все делалось по его расчетам без задержки, не терпит ее и, когда дело касается нарушения расчетов, забывает и опасность и жизненные удобства и все на свете.

Правда, для нас остановка тут не на короткое время, — не на неделю. Целый год предстояло пробыть в одном месте. Все, чем мог подарить вас счастливый случай, это сокращение годичного срока на два — на три месяца — не больше.

Но что же делать! Не новость, что в полярных странах очень часто приходится менять расчеты, — здесь природа еще слишком горда, она привыкла диктовать пришельцам свою волю; нужно подчиниться, чтоб настойчивостью, трудом, терпением взять свое, — в этих местах нельзя быть чрезмерно взыскательным к удаче. Вспомним хоть Свердрупа. С прекрасным снаряжением на знаменитом «Фраме» он три года простоял, почти не сходя с места, в одном из проливов североамериканского архипелага.

Лед не спаялся еще совсем, еще чернела вода в прогалинах между льдинами, ныряли там кое-какие птицы, не успевшие отрастить крылья, молодой лед еще не выдерживал тяжести человека, а в воздухе уже носилась зима. Наши прекрасные надежды стали разлетаться без остатка. Самый большой оптимист на «Фоке» — Седов. Но всякой надежде приходит конец. 15 сентября Седов приказал выпустить пары из котлов.