Луи Жаколио - Месть каторжника

Положение было довольно странное. Не обменявшись ни одним словом, указывающим на их настоящие чувства, о которых никто из присутствующих не подозревал, эти два человека стали заклятыми врагами: ненависть их основывалась на старых воспоминаниях, тайну которых никто не знал точно так же, как и о подозрениях по делу Фроле. Один де Марсэ инстинктивно чувствовал, что они зарождаются в голове Люса, отсюда понятно желание советника заставить помощника начальника полиции высказаться, чтобы знать, в чем состояли эти доказательства, на которые намекнул Люс. Со своей стороны, помощник решил молчать о преступлении, совершенном в префектуре, в отместку де Марсэ за его упорное нежелание вспомнить старые отношения.

Де Марсэ настоящего не боялся, однако, расследование, ведущееся таким ловким полицейским, как Люс, могло обнаружить в его прошлом темные стороны, чего он так и страшился. Он хотел прежде всего знать, намерен ли Люс затеять с ним серьезную борьбу! Во время разговора после сцены с бриллиантом он нашел желанный случай заставить помощника рассказать о тех важных указаниях на след убийцы, о которых тот говорил.

Вопрос был так ловко поставлен Л юсу, что его поддержал и де Вержен, так что помощник почувствовал, что тут кроется западня. Бросив на своего противника взгляд, означающий: «Я ровно ничего не скажу, и вы ничего не узнаете», он с полнейшим хладнокровием ответил:

— Ах, господин советник, вы придали чересчур важное значение моим словам, которого они не заслуживают на самом деле. Я сделал только некоторые более или менее гипотетические выводы, как это мы, представители полиции, имеем привычку всегда делать, когда сталкиваемся с преступлением, первое расследование которого не привело ни к чему. К тому же, зачем вам знать простые предположения, которые, может быть, никогда и не оправдаются?!

— Вы говорили не о предположениях, Люс, — отвечал судья тоном человека, готовящегося уничтожить своего противника, — а об указаниях чрезвычайной важности, по вашему собственному выражению, которое еще в памяти у всех. Я должен вам заметить в таком случае, что таинственные обстоятельства, при которых было совершено убийство Фроле, место, где оно произошло, ловкое бегство преступника, так как продолжаю думать, что ему удалось бежать, — одним словом, все обязывает вас сказать, что вы открыли, ибо вы, по вашим собственным словам, открыли что-то важное. Подумайте хорошенько, что ваше молчание в этом случае дает право делать всевозможные предположения, вплоть даже до соучастия!

Де Марсэ был большой мастер спорить. Поставив Люса в такое положение, что тот должен был либо объясниться, либо признаться, что прежние его слова были сказаны просто на ветер, де Марсэ наносил ему ловкий удар, который неминуемо должен был уронить его в глазах де Вержена и закрыть дорогу на пост начальника полиции безопасности, которого он так долго добивался. Будучи помощником, Люс не был бы так опасен.

Все было бы хорошо, и Люс отлично чувствовал уже значение тактики, принятой его врагом, когда вдруг, увлекшись своими доводами, де Марсэ испортил все дело сорвавшимся с его языка злополучным обвинением в соучастии.

— Попался!! — подумал Люс и, не дав ему времени исправить неблагоприятное впечатление, произведенное его выражением, встал, бледный и дрожащей, великолепно разыгрывая роль оскорбленного и обращаясь к де Вержену, уже жестом высказавшему протест своему тестю, сказал глубоко взволнованным, дрожащим голосом:

— Господин префект, я служу уже более тринадцати лет в учреждении, начальником которого вы состоите! Посмотрите мой формуляр, отзывы, данные обо мне вашими предшественниками и лично вами, и скажите господину советнику, что за свою долгую службу я не только никогда не заслуживал наказания или выговора, но даже одиннадцать раз получал благодарность в приказах, имею семь медалей и крест Почетного Легиона… Если, посвятив всю свою жизнь защите общества, я сам подвергаюсь на ваших глазах, господин префект, безнаказанному подозрению в соучастии в преступлении, совершенном в эту ночь, то мне остается лишь подать в отставку и, вернувшись к себе домой, ждать приказа судебного следователя явиться в суд.

Последние слова, казалось, были произнесены с трудом, и Люс закончил свою речь рыданиями так естественно, что ему позавидовал бы любой актер. Гертлю, сжав от бессильной ярости кулаки, плакал, глядя на скорбь своего начальника. Префект был глубоко тронут горем одного из своих старых и самых верных сотрудников и поспешил успокоить его.