Том Стоун: Греция. Лето на острове Патмос

— Тома ! — кричал Теологос в телефоне. — Елла! Приезжай! Здесь все по тебе скучают! Ты один из нас! Ты патмиотис!

В трубке послышались короткие гудки.

Люди, как правило, первым делом интересуется, как такое возможно: как можно поставить крест на карьере (я как раз начал работать постановщиком на Бродвее), все бросить и отправиться в Грецию жить на острове. Дело в том, что изначально вы планируете жизнь иначе. Практически все иностранцы, осевшие в Греции и прожившие в ней довольно долго, говорят одно и то же: «Я сюда приехал всего на несколько недель (часов/дней). Но потом…»

А потом их посетило нечто. Нечто похожее на любовь.

Я всего-навсего хотел провести здесь лето — ну максимум пять-шесть месяцев. Я давно лелеял мечту куда-нибудь съездить, чтобы написать роман. Незадолго до этого моя мама скончалась (у нее случился инсульт), оставив мне небольшое наследство. На десять тысяч долларов я купил ценных бумаг и с оставшимися двумя тысячами отбыл в Грецию, где проживал мой друг — художник Дик Эванс, также некогда работавший на Бродвее постановщиком. Он согласился помочь мне освоиться на новом месте. Тогда мне шел тридцать четвертый год, и я хотел воплотить свою мечту в жизнь, пока еще не стало поздно. Кроме того, я не успел обзавестись женой и детьми — в подобном случае мне бы осталось лишь сожалеть, что мои грезы грезами и останутся. «Полная катастрофа!» — как сказал бы герой фильма «Грек Зорба».

«Я вернусь к концу лета», — пообещал я друзьям.

Когда я прибыл в Грецию, стоял ясный ветреный мартовский день. Я ненадолго задержался в Афинах и на острове Миконос. В результате пребывания там я много узнал о хасапико (танец мясников), практически ничего о своем писательском таланте и пришел к выводу: если я хочу всерьез взяться за роман, мне надо осесть подальше от сладкоголосых сирен, подстерегавших меня на протоптанных эскадронами туристов тропах.

Патмос я выбрал, просто закрыв глаза и ткнув пальцем в район Эгейского моря, будучи полностью уверенным в том, что раз приехал в Грецию, то теперь целиком и полностью нахожусь в руках великодушной богини судьбы, которая уж позаботится о том, чтобы у меня все было хорошо, вне зависимости от того, во что упрется мой палец. «Патмос?» — не веря своим глазам, вопросил я. Дик, как и я, ничего не слышал об этом острове.

В старом путеводителе по Греции, который я приобрел на блошином рынке в Афинах, про Патмос тоже было негусто. Семь миль в длину и три в ширину, Патмос казался крошечной точкой в восточной части Эгейского моря. Он входил в группу островов, протянувшихся вдоль турецкого побережья, известных под названием Додеканес, — десять часов на корабле на северо-запад, если плыть из афинского порта Пирей, и столько же, только на юг, если отправляться в путешествие с Родоса. При всем при этом корабли на остров ходили редко, потому что пристань там оказалась маленькой и не каждое судно могло к ней пристать. В путеводителе также содержались любопытные сведения об Иоанне Богослове и его Откровении и имелась зернистая черно-белая фотография порта с изображением нескольких серовато-белых домиков и серых скал, сливающихся с серым морем под безоблачным серым небом. Ладно, решил я, можно попробовать. Если мне не понравится, я всегда могу перебраться на следующий остров.

В шесть часов ясного утра в начале мая, нетвердо ступая, я поднялся на палубу видавшего виды парома «Мимека», чтобы кинуть первый взгляд на Патмос. Я оказался совершенно не готов к представшему передо мной зрелищу. Ни серого неба, ни серых скал, ни серого моря не было. Восходящее солнце окрашивало высокие скалы из песчаника в густой янтарный цвет, а изгибы долин и склоны холмов будто были покрыты сверкающей зеленой патиной после зимних дождей. Вдалеке на поблескивавшей голубой воде виднелись лодки-каики, направлявшиеся к нам из порта. Большая часть пассажиров смотрела в их сторону, потому что там, к югу от порта, на холме громоздилась темная зубчатая махина монастыря Святого Иоанна. Что-то привлекло мое внимание к северу, где в далекой, изумрудного цвета долине гнездилась россыпь беленых крестьянских домиков. «Хочу туда!» — тихо прошептал во мне внутренний голос. Там, как я впоследствии узнал, находилась долина Ливади.

Поднимавшаяся над водой на высоту одной ступеньки пристань, к которой причалил переправлявший нас на берег каик, являла собой отделанный камнем край грунтовой дороги, бежавшей вдоль порта. Видимо, именно из-за этой незначительной высоты, отделявшей портовый город от моря, его и назвали Ск а ла — именно так по-гречески звучит слово «ступенька». Причал выглядел так, словно он практически не изменился с тех времен, когда почти две тысячи лет назад на него ступил святой Иоанн, приплыв сюда из Эфеса.