Жюль Верн: Завещание чудака

Чтобы дополнить физический портрет покойного моральным, нужно прибавить, что Уильям Дж. Гиппербон обладал холодным темпераментом и при всех обстоятельствах сохранял полное спокойствие. Одним словом, был философом, а быть философом вообще нетрудно, когда огромное состояние и отсутствие, забот о здоровье и семье позволяют соединять благожелательность с щедростью.

Невольно хочется спросить, логично ли ждать эксцентричного поступка от человека, столь практичного и уравновешенного? И не замечали ли за ним чего-нибудь такого раньше, что давало бы основание предполагать подобное? Да, замечали. Когда Уильяму Гиппербону исполнилось сорок лет, ему пришла фантазия сочетаться законным браком с одной гражданкой Нового Света, родившейся в 1781 году и в тот самый день, когда капитуляция лорда Корнуоллиса [24] [24] Корнуоллис Чарлз (1738-1808) — английский военный и государственный деятель, во время Войны за независимость командовал английскими соединениями, воевавшими с американскими колонистами. заставила Англию признать независимость Соединенных Штатов. Он не успел сделать ей предложение, потому как достойная мисс Антония Бэргойн неожиданно покинула юдоль сию в приступе острого детского коклюша. Тем не менее, верный памяти почтенной девицы, он остался холостяком, и это, конечно, может быть сочтено за несомненное чудачество.

С тех пор ничто уже не тревожило его существования, ибо мистер Гиппербон не принадлежал к школе того великого поэта, который в своем бессмертном творении говорит:

И действительно, для чего Уильям Гиппербон стал бы призывать мрачную богиню? Разве время, числа и пространство ему чем-нибудь мешали? И не все удавалось ему в нашем мире? В двадцать пять лет обладая уже порядочным состоянием, Уильям Гиппербон сумел его удвоить, удесятерить, увеличить в сто и тысячу раз, благодаря счастливым операциям и не подвергая себя никакому риску. Этому уроженцу Чикаго достаточно было только не отставать от изумительного роста своего города. Судите сами: сорок семь тысяч гектаров земли в 1823 году оценивались в две тысячи пятьсот долларов, через семьдесят лет их стоимость возросла до восьми миллиардов. Покупая участки земли по низкой цене, а продавая по высокой и помещая часть полученной прибыли в различные акции (железнодорожные, нефтяные и золотых приисков), Уильям Гиппербон разбогател настолько, что мог оставить после себя колоссальное состояние. И теперь, когда Гиппербона не стало, кому же достанутся миллионы ловкого коммерсанта?

Вначале гадали: не будет ли назначен его наследником клуб? Нужно знать, что Уильям Гиппербон большую часть своей жизни проводил не в особняке на Ла-Салль-стрит, но в клубе на Мохаук-стрит. Он там завтракал, обедал, ужинал, отдыхал и развлекался, причем самым большим его удовольствием — это нужно отметить — была игра. Но не шахматы, не триктрак, не карты, не баккара или тридцать и сорок, не ландскнехт, покер, ни даже пикет, экарте или вист, а та игра, которую именно он ввел в своем клубе и которую особенно любил.

Речь идет об игре в «гусек», заимствованной у греков. Невозможно описать, до чего Уильям Дж. Гиппербон ею увлекался! В какой приходил азарт, перескакивая, по капризу игральных костей, из одной клетки в другую в погоне за гусями. Он волновался, попадая на «мост», задерживаясь в «гостинице», теряясь в «лабиринте», падая в «колодец», застревая в «тюрьме», наталкиваясь на «мертвую голову», а также посещая клетки: «матрос», «рыбак», «порт», «олень», «мельница», «змея», «солнце», «шлем», «лев», «заяц», «цветочный горшок» и т. д. Если мы припомним, что у членов «Клуба чудаков» штрафы, которые полагалось платить по условиям игры, выражались в нескольких тысячах долларов, то станет ясно, что играющий, как бы богат он ни был, все же испытывал маленькое удовольствие, пряча выигрыш в карман.

Итак, в течение десяти лет Уильям Гиппербон почти все дни проводил в клубе, только изредка совершая небольшие прогулки на пароходе по озеру Мичиган. (Не разделяя любви американцев к заграничным путешествиям, он все свои поездки ограничивал только Соединенными Штатами.) Так отчего же членам «Клуба чудаков» не сделаться наследниками своего собрата, первым покинувшего сей мир? Разве не с ними единственно был он связан узами искренней дружбы? Не они ли разделяли его безудержную страсть к благородной игре в «гусек» и сражались с ним на арене, где случай сам выбирает победителя?