Генри Мортон: От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Если бы некий римлянин, которому довелось стать свидетелем Распятия Спасителя, снова приехал в Иерусалим несколько лет спустя — скажем, во время мученической кончины святого Стефана, — он бы не заметил никаких внешних изменений. Понтий Пилат, как и раньше, занимал пост прокуратора Иудеи, а Ирод Антипа по-прежнему правил Галилеей в качестве марионеточного тетрарха. Сердцем и душой Иерусалима все также являлся Храм, и на алтаре перед Святая Святых с утра до вечера курились благовония. На рассвете трубы священников будили жителей Иерусалима, и западный ветер относил запах ладана и горелого мяса в сторону Масличной горы.

Наверняка этот гипотетический гость из Рима вновь отправился бы во внешний двор Храма, ибо так поступали все приезжие иностранцы, будь они греками или римлянами. Здесь он увидел бы точно такую же толпу, как и несколькими годами раньше: под кедрами Анны по-прежнему сидели торговцы, продающие жертвенных голубок; хитрые менялы расположились за своими прилавками — они обменивали греческие и палестинские деньги на храмовую валюту; тут же толпились многочисленные писцы и фарисеи. Многие из присутствующих здесь торговцев, наверное, вспомнили бы, как несколько лет назад сюда ворвался пророк из Галилеи и выгнал их из пределов Храма.

Наш римлянин с удивлением убедился бы — особенно если дело происходило бы на еврейскую Пасху, — что сюда, в иерусалимский Храм, стекаются евреи со всех концов цивилизованного мира. Он бы, конечно, постарался держаться подальше от этой публики, ибо римляне презирают иудеев — почти так же, как последние презирают самих римлян. И глядя на иудеев всех родов и рангов, прибывших из разных уголков Империи, столичный гость наверняка прошептал бы себе под нос строки из Страбона, посвященные иудейской расе:

Нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило своей власти.

Он бы отметил также заметную разницу между приезжими евреями и коренными палестинскими иудеями. Последние были людьми, столь жестко связанными Законом, что едва ли могли сделать хоть шаг без риска нарушить какое-либо из церемониальных правил. Священное Писание они читали на древнееврейском языке, говорили на арамейском, одном из еврейских диалектов. По сравнению с ними заморские евреи выглядели куда более мирскими. Изъяснялись они по-гречески и читали Септуагинту — греческий перевод Ветхого Завета, выполненный в Александрии.

Было бы интересно понаблюдать за этим римлянином, отчужденным и неприступным в сознании собственного превосходства; как он с легкой презрительной усмешкой разглядывает толпы евреев, заполнившие Храм через несколько лет после распятия Спасителя. Ведь он и не подозревал, что среди этих чуждых ему иудеев — как палестинских, так и заморских — уже появились немногие поклонники новой веры. Эти люди верили в божественное происхождение Иисуса Христа и готовы были поделиться своим знанием с окружающим миром. Возможно, наш римлянин обратил бы внимание на высокую фигуру галилейского рыбака. Ему, наверное, сказали бы:

— Это Петр. В будущем ему предстоит умереть за веру. Прах его будет лежать в самом центре Рима, а слава его распространится по всему миру. А вот тот энергичный загорелый человек — это Павел. Слово его будет жить, когда весь мир вокруг превратится в прах. Он тоже будет похоронен в Риме, и люди будут приходить отовсюду, чтобы преклонить колени перед его могилой.

Заморские, эллинизированные иудеи играют важную роль в Деяниях апостолов и в истории миссионерства святого Павла. Эти грекоговорящие евреи проживали в различных городах Римской империи, а в Иерусалиме появлялись в качестве пилигримов — подобно ревностным мусульманам, совершающим ежегодный хадж в Мекку.

Бытует мнение — непонятно, собственно, почему, — что еврейский народ рассеялся по всему миру лишь после случившегося в 70 году н. э. разрушения Храма Ирода. На самом деле расселение евреев началось еще за несколько веков до рождения Христа. Столько же лет насчитывается и еврейской диаспоре в чужеземных странах. Основной импульс этому явлению дал Александр Македонский за триста лет до нашей эры. Этот великий завоеватель стремился не только к созданию собственной империи, но и был одержим идеей распространения эллинистической культуры по всему миру. Если наполеоновские солдаты хранили в своих походных ранцах маршальский жезл, то воины Александра носили с собой труды Гомера и Аристотеля.