Генри Мортон: От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла

Хочется выразить безграничную признательность всем моим предшественникам — тем, кто исследовал данную тему до меня. Библиография, приведенная в конце книги, позволяет обозначить круг лиц, которым адресована моя благодарность. Особого упоминания заслуживают работы сэра Уильяма Рамсея, посвященные личности святого Павла, восхитительные книги Конибэра и Хаусона под названием «Жизнь и послания апостола Павла», а также одноименный труд Томаса Левина.

Ну, и конечно же огромное спасибо моему афинскому другу Деметрию Иоанну Травлосу за ту горячую поддержку и бескорыстную помощь, которую он оказал моему скромному начинанию.

Я отправляюсь в путешествие по следам святого Павла, снова вижу Святую Землю, посещаю Иерусалим, прогуливаюсь по Стене над вратами Святого Стефана, получаю разрешение Великого муфтия на посещение минарета, стоящего на месте Соломонова Храма, и направляю свои стопы в Дамаск.

Незадолго до рассвета я вышел на палубу и огляделся. Штормовой фронт отодвинулся на северо-запад, небо было чистым, и наше судно мерно покачивалось на длинных набегавших волнах. Я надеялся увидеть мерцающий маяк на горе Кармел, но мы находились слишком далеко от берега.

Наверняка святой Павел переживал нечто подобное: предрассветные сумерки, последняя звезда, догорающая на небе, свежий ветер, перегруженный трюм, стойкий запах смолы и животных испарений, очертания мачты, скользящей на фоне неба, ощущение скольжения по водной глади и ритмичный плеск волн о борт корабля. Как приятно стоять на палубе и думать, что это судно вполне могло бы носить название «Кастор и Поллукс» [1] Кастор и Поллукс (иначе Диоскуры) — в античной мифологии братья-близнецы, считавшиеся покровителями мореходов; на судне с таким названием апостол Павел отправился в плавание после зимовки на Мальте. — Здесь и далее примеч. перев. .

В конце концов, они не сильно изменились со времен Римской империи — эти маленькие корабли, осуществляющие каботажное плавание по Средиземному морю. Они по-прежнему перевозят египетское зерно, а в летнее время отчаливают от Кипра, тяжело нагруженные гранатом — плодом Афродиты. Медленно двигаясь на юг от Александретты, в наши дни превратившейся в антиохийский порт, они пробуждают к жизни давние воспоминания; седые призраки Тира и Сидона тщетно манят к себе проплывающие мимо суда.

Я бросил взгляд на бак, где — серые в сером полумраке — толпились мулы. Они понуро стояли, привязанные к леерам, и не догадывались, что самое худшее уже позади. В нашем представлении эти животные настолько прочно связаны с горными тропами и оливковыми рощами, что странно было видеть их на борту морского судна. Они выглядели уродливо и неправдоподобно на фоне серых водных холмов.

Корабль жил своей привычной жизнью. Моим глазам предстало зрелище, наверное, столь же древнее, как и сами путешествия по Средиземноморью. В квадратном отверстии люка то и дело мелькали лица нубийцев и египтян, в неверном свете зарождавшегося утра медленно двигались фигуры палубных матросов, и ветерок лениво шевелил их тонкие, полупрозрачные одеяния. Матросы робко приближались к мулам, бормоча что-то успокаивающее, а корабль тем временем продолжал путь, низко кланяясь набегавшим волнам.

Суша все еще оставалась невидимой в туманной дали. Но на востоке, где, как я знал, скрывались горы Ливана, обозначилось некое предрассветное движение. Я продолжал стоять, размышляя о странных дорогах, ждавших меня за горизонтом, о древних разрушенных городах, которые я надеялся посетить в ближайшем будущем, и о чужеземных гаванях, которые будут провожать меня в плавание при свете солнца или луны. Я с упоением шептал вслух волшебные имена — Тарс, Эфес, Филиппы, Коринф, Антиохия, Иконий, Саламин, Пафос! В моих ушах они звучали небесной музыкой. И я подумал, какое это счастье: стоять на палубе в утреннем сумраке и предвкушать грядущее приключение — долгое путешествие по древнему миру, где некогда шествовал апостол Павел.

На востоке потихоньку разгоралась заря, февральское солнце пробивало себе дорогу сквозь ночные облака над Ливаном. Серые сумерки уступали место холодному голубому свету, окружающий мир медленно обретал краски. Мулы не казались больше серыми тенями, я с удивлением обнаружил, что они бурые и темно-коричневые. Облака внезапно посветлели, и после этой кратчайшей, почти мгновенной преамбулы случилось маленькое чудо: солнце воцарилось на небе, и море мгновенно окрасилось в золотой цвет.