Всеволод Овчинников - Вознесение в Шамбалу

С трудом переводя дух, я взобрался на один из ее бастионов. Вся южная стена крепости покрыта следами от снарядов.

— Оттуда били английские орудия, — говорит, указывая на рощицу к югу от города, мой спутник Банцзу. Этот седой, но крепкий на вид тибетец отлично помнит, что произошло тут в начале века.

После первых боев отряды тибетских воинов отошли к Гьянтзе. Крепость, располагавшая всего тремя старинными пушками, больше месяца выдерживала осаду. По ночам, спускаясь на веревочных лестницах из шерсти яков, тибетцы совершали дерзкие вылазки, наводя ужас на противника. Женщины, пренебрегая опасностью, в темноте спускались за водой. Подвиг защитников Гьянтзе стал легендой в Тибете. Завладев крепостью после упорных боев, англичане двинулись дальше. Но сопротивление нарастало, и к Лхасе они вышли лишь в августе 1904 года. Далай-ламе пришлось бежать в Монголию (именно там с ним встречался российский исследователь Азии Петр Козлов).

Развернув артиллерию перед дворцом Потала, полковник Янгхазбэнд предъявил ультиматум: если на следующее утро соглашение о свободном доступе в Тибет не будет подписано, святыня ламаизма подвергнется обстрелу. Но в следующую ночь с командующим британской военной экспедицией произошло нечто загадочное. Полковник Янгхазбэнд увидел вещий сон, после чего пережил глубокое душевное потрясение. Ни с кем не посоветовавшись, он приказал отряду возвращаться в Индию. После чего тут же подал в отставку и всю оставшуюся жизнь целиком посвятил благотворительной деятельности. Что же произошло с кадровым офицером колониальной службы за его последнюю ночь в Лхасе? Видимо, это одна из многих неразгаданных тайн Тибета.

Во всяком случае, британской колонией этот горный край так и не стал. В 1907 году в Петербурге било подписано российско-британское соглашение. В нем стороны обязались уважать территориальную неприкосновенность Тибета, не вмешиваться в его внутреннее самоуправление, вступать в контакт лишь через Пекин.

Мое первое путешествие в Тибет пришлось как раз на середину восьмилетнего периода между мирным освобождением края в 1951 году и антиправительственным мятежом 1959 года. И я мог воочию убедиться, что в то время обе стороны строго придерживались соглашения. Народно-освободительная армия дошла до государственной границы и разместила свои гарнизоны в согласованных местах. Любые центральные учреждения вели свою деятельность только с ведома и одобрения местных тибетских властей. Если, скажем, в скотоводческие районы направлялась бригада ветеринаров, они прежде всего предлагали свои услуги владельцам пастбищ и, лишь заручившись их благожелательным отношением, начинали лечить скот крепостных. Так же действовали медицинские пункты, кинопередвижки.

Политика «добрыми делами обретать друзей» начала приносить плоды. Видимо, это и побудило реакционные круги Тибета решиться на мятеж. Причем я убежден, что далай-лама был отнюдь не инициатором, а жертвой этих трагических событий. Вооруженные антиправительственные выступления в Лхасе и других городах были подавлены. Далай-ламе и тысячам его сторонников пришлось бежать в Индию. Дхармсала в южных предгорьях Гималаев стала их прибежищем на четыре десятилетия эмиграции.

Мятеж круто изменил жизнь и тех, кто бежал, и тех, кто остался в Тибете. Период гибкости, дальновидности, разумных компромиссов оказался, увы, перечеркнут. Соглашение 1951 года было односторонне нарушено. А это вызвало со стороны Пекина ответную волну форсированных реформ, жестких принудительных мер, отнюдь не всегда оправданных, особенно в отношении духовенства. Перегибы усугублялись тем, что совпали с «большим скачком». А затем Тибет в полной мере изведал и «великую пролетарскую культурную революцию». Доводы о том, что от нее пострадал весь Китай, служат для тибетцев слабым утешением. С другой стороны, события 1959 года показали, что феодально-теократический строй держался не только на религиозном фанатизме, но и на страхе, на поистине средневековых методах принуждения. В 1955 году я был потрясен, увидев, как трех беглых крепостных сковывали за шею одним ярмом, вырубленным из деревянного ствола.

При втором посещении Тибета запомнилась беседа с учителем Ташидавой. Бывший чела — малолетний лама — рассказал мне о зловещем обычае, вроде бы никак не совместимом с буддийской заповедью бережно относиться к любому живому существу. При возведении культовых зданий под каждым из его краеугольных камней заживо хоронили ламу-подростка с выявленными телепатическими способностями.