Всеволод Овчинников - Своими глазами

Наконец, если внимательно присмотреться к капителям древнеперсидских колонн Персеполя, нельзя не заметить, что они представляли собой как бы крестовину. Перпендикулярно сдвоенным полуфигурам животных клалась деревянная балка, подпиравшая часть свода. А такое крестовидное завершение опорной колонны является характерной чертой архитектуры Древнего Китая.

Рельефные фризы Персеполя обрамлены непривычным орнаментом. Это своего рода зубцы, каждая сторона которых, в свою очередь, состоит из трех мелких зубчиков. Орнамент этот является символическим знаком огнепоклонников, последователей Заратустры. Три зубчика на стороне каждого зубца символизируют три ступени самосовершенствования: очистить свои помыслы, свои слова и свои деяния. Как близка эта идея к восьми шагам по пути к нирване, которые должны пройти последователи буддизма!

Персеполь был разрушен Александром Македонским в 330 году до нашей эры. Легенда гласит, что к этому причастна некая красавица, которая будто бы приревновала его к очередной наложнице-персиянке. На одном из пиров она, по преданию, обманным путем добилась от охмелевшего полководца обещания разрушить и сжечь Персеполь. И будто бы, выполняя ее волю, Александр приказал предать город огню и мечу. Персеполь был разграблен и сожжен. А то немногое, что уцелело, подверглось разрушительному воздействию времени.

Персеполь поражает не только парадной величественностью. Здесь на каждом шагу убеждаешься в том, что древний мир был отнюдь не столь уж разобщен, как это может показаться, хотя путь из одних стран в другие требовал многих месяцев, а то и лет. Народы знали друг о друге, учились друг у друга. Оглядываясь на двадцать пять веков назад, поражаешься огромной выразительной силе архаического искусства. В каждом условном образе и приеме чувствуется глубокое знание жизни. Здесь поневоле задумываешься над тем, что если в области науки и техники поступательное движение очевидно и бесспорно, то очень трудно определить, где верх и где низ в шкале ценностей древнего и современного изобразительного искусства.

Тегеран — смрадный, забитый автомашинами город, не имеющий собственного архитектурного лица. Как и многие другие столицы Азии, Африки, Латинской Америки, он — жертва своего нездорового роста. Не успев стать благоустроенным городом, Тегеран изведал все побочные отрицательные последствия урбанизации. В силуэте Тегерана появились первые небоскребы. Но общепризнанного городского центра в нем так и не сложилось. Столица разрослась на пологом склоне. Более состоятельные люди селятся повыше, в северном предместье, тогда как южные пригороды представляют собой азиатские трущобы. Почти нет зелени. А из-за жары и загазованности воздуха ходить по улицам почти невозможно. Именно в Тегеране, где мне довелось бывать еще при шахе, я до конца осознал значение такого экономического показателя, как уровень паразитического потребления правящих классов. Если в послевоенной Японии этот показатель сравнительно низок, что явилось одной из скрытых пружин сделанного страной рывка, то в шахском Иране он был, напротив, непомерно высок.

Бросалось в глаза, что на любом официальном приеме куда более светской и холеной, чем иностранные дипломаты, выглядела элита местного общества. Тут можно было встретить не просто богатых людей, а людей, чье личное состояние считалось бы в Европе поистине сказочным. А некоторые жительницы Тегерана демонстрировали в обществе такое количество драгоценностей, какого не увидишь на приеме у английской королевы. Шах пытался покончить с феодализмом путем реформ, дарованных сверху. Когда у помещиков изымали излишки земли и распределяли ее между крестьянами, землевладельцы вместо выкупа получали акции промышленных компаний. Суть аграрной реформы, которую проводил шах, состояла в том, чтобы насильственно заставить феодалов участвовать в индустриализации страны.

Шах считал, что пожалованная сверху «белая революция» создаст общество социальной справедливости, а миллиарды долларов, полученные от экспорта нефти, позволят Ирану стать Японией Среднего Востока. В действительности же реформы ударили по сельской бедноте, мелким ремесленникам, торговцам. Нужда погнала многие миллионы людей в города. И страна, которая веками обеспечивала себя продовольствием, оказалась больше чем наполовину зависимой от импорта зерна.

Иранцы — потомки жизнелюбивых огнепоклонников. Пожалуй, сама природа этой страны научила ее обитателей умению вкушать радости жизни. Когда летишь над Ираном, видишь внизу безводную рыжую пустыню, на которой кое-где белыми пятнами выступает соль. Пустыня эта к тому же перегорожена несколькими горными кряжами, более высокими, чем Альпы. Занимая территорию в полтора миллиона квадратных километров, Иран долгое время не был единым экономическим организмом. Очаги хозяйственной жизни являлись отдельными, почти не связанными друг с другом островками.