Всеволод Овчинников - Своими глазами

Здесь можно увидеть такое странное соседство, как ограды из кактусов, поля хлопчатника и грядки картошки. Картофель ведь пришел в Европу именно из Южной Америки, в частности из Перу.

На высокогорных лугах Сьерры разводят лам. Ламы, как и картофель, могут быть символом Перу. На этих животных нельзя ездить верхом, на них нельзя пахать. Но ламы используются как вьючное животное, дают перуанцам и мясо и шерсть.

Потрепанный четырехместный самолетик туристской авиакомпании «Кондор» — этакий летающий «Запорожец» — стукнулся о грунт, дважды подпрыгнул и наконец побежал по пыльной посадочной полосе. Я распахнул дверцу открытой кабины, осторожно поставил ногу на колесо шасси и ступил на буровато-серую землю. Неужели все это было на самом деле? Неужели я только что видел одно из самых необъяснимых чудес света? Неужели я только что летал над таинственным плоскогорьем Наска, где неведомо кто и неведомо зачем начертал загадочные линии, фигуры и рисунки? Никогда не забуду это пустынное плато, похожее на огромный лист наждачной бумаги, на котором кто-то упражнялся в геометрии и рисовании, царапая гвоздем какие-то таинственные знаки. Никогда не забуду это плоскогорье, которое кто-то словно разровнял гигантским катком. Ведь Пампа-де-Наска покрыто как бы крупным щебнем.

За сорок минут полета я, признаться, натерпелся страху. Но впечатления стоили того. Всего раз в жизни доводилось мне подниматься в воздух в открытой кабине «кукурузника». Дело было в Китае, где меня прокатили, причем тоже над пустыней, советские геологи. Но тогда у меня были все основания доверять и нашему «У-2», и его пилоту. Здесь же, в Перу, дело обстояло далеко не так. У ветхого, перевязанного какими-то проволочками моноплана, кроме названия, с кондором было мало общего. Еще больше настораживал пилот, от которого за три шага несло спиртным. Это был молодой сероглазый блондин. Возможно, креол, какие часто встречаются в Латинской Америке. Но у меня шевельнулось опасение: не сын ли это какого-нибудь нацистского аса, бежавшего сюда от возмездия? Но деваться было некуда. Мы уже проехали 450 километров по Панамериканскому шоссе. К одиннадцати утра добрались до Пампа-де-Наска и уже заплатили за то, чтобы увидеть плоскогорье с воздуха.

Рядом с пилотом уселся тучный испанец. А мы разместились на заднем сиденье. Служащий авиакомпании помог нам застегнуть ремни, самолетик немощно затарахтел мотором, с трудом разбежался, попытался взлететь, но ударился об ухабистую полосу и наконец, надрывно гудя, оторвался от земли. Мы поминутно проваливались в воздушные ямы. Самолетик, словно норовистая лошадь, пытался вытряхнуть нас из кабины, я то и дело судорожно хватался за подлокотники. Крутой вираж, и вот уже под нами раскинулось буровато-серое неровное пространство. Река Рио-Инхеньо и ее притоки, стекающие с Анд, кое-где оставили здесь свои извилистые следы. В этих местах не бывает дождей. То, что выглядит как сухие русла ручьев, почти никогда не заполняется водой.

И вот среди этих извилистых морщин, оставленных временем на лице земли, я вдруг увидел идеально прямые линии, прочерченные от горизонта до горизонта. Они сходились, иногда пересекались. Как будто кто-то проводил урок геометрии на этой гигантской классной доске площадью 700 квадратных километров.

Иногда это были даже не линии, а полосы с расходящимися краями. Как будто темно-серая поверхность плато была просвечена лучом прожектора. Такими же светло-серыми на темно-сером фоне выглядели прямоугольные площадки. Другие светлые фигуры имели форму трапеции. Причем их расходящиеся края, похожие на оперение стрелы, заканчивались идеально прямой полосой, уходящей вдаль, к горизонту. Было полное впечатление, что мы пролетали над современным аэродромом. А может быть, космодромом? Стоило подумать об этом, как загадочные геометрические фигуры на земле обретали какой-то смысл, какое-то объяснение.

— А теперь я вам покажу рисунки! — крикнул, повернувшись к нам, летчик. — Каждый рисунок буду показывать концом крыла. Сначала правого, а потом левого. Так что всем будет удобно фотографировать…

Летчик положил самолет в вираж. Мы летели теперь, подняв одно крыло к небу, а другое круто накренив к земле. Сосед навалился на меня всем весом. Испанца начало тошнить. А я мысленно клял себя за непростительное легкомыслие. И тут ушедшая куда-то в пятки душа вдруг затрепетала от восторга. Рядом с концом обращенного к земле крыла я отчетливо увидел слегка стилизованную, но вполне реалистическую фигуру кита, Описав концом крыла кольцо вокруг нее, летчик выровнял самолет и затем тут же завалил его в обратный вираж. Теперь уже я лежал на соседе, вцепившись руками в пристяжные ремни. Каким наслаждением после всего этого было несколько минут лететь по прямой. Но летчик снова ввел самолет в вираж и, повернувшись к нам, сказал: