Виктория Финли - Земля. Тайная история драгоценных камней

С финансовой точки зрения 1925 год стал началом конца. Бухгалтерские отчеты синдиката все еще хранятся в архивах в Индии. Мне принесли целые кипы переплетенных листов, и, вглядываясь в выцветшие буквы, я узнала, что после 1925 года компания еще пару лет боролась и старалась удержаться на плаву, открывая шахты поменьше, вроде той, где я побывала. Однако даже в сытые 1920-е годы синдикат терпел убытки от пяти до шестнадцати тысяч фунтов в год. При этом закрывать шахты не спешили, поскольку по условиям договора аренды в таком случае шахты возвращались правительству, то есть не было шансов найти покупателя и хоть как-то покрыть убытки. В апреле 1929 года было решено, что, поскольку бизнес находится в столь плачевном состоянии, нужно немедленно свернуть работы, но, как писал главный бухгалтер, через несколько месяцев, когда уже составляли текст телеграммы в Бирму, оттуда пришла другая: на одной из шахт нашли сапфир исключительного размера. Он весил чуть меньше шестисот тридцати карат, и, когда сначала его оценили в восемь тысяч триста тридцать три фунта, руководители синдиката торжествовали. Но тут «век джаза» закончился, в Европе и Америке начался экономический спад. Цену на сапфир снизили до пяти тысяч, но покупателей так и не нашлось. Камень был сильно поврежден, так что стоил максимум пятьсот фунтов.

Больше таких огромных камней не находили, и в 1931 году британский синдикат прекратил свое существование, а шахты перешли к бирманскому правительству. По одной из версий, затея провалилась, поскольку шахтеры прятали самые лучшие камни, чтобы потом продать их самим. Другие считают, что прииск просто исчерпал свой ресурс. А местные жители верят, что это духи отомстили британцам за попытку вести работы на священных холмах. Правда, существует и еще одно, менее зловещее и более материалистическое объяснение того, почему британский синдикат потерпел крах. Стоит прислушаться к заявлению господина Когина Брауна, возглавлявшего в свое время Геологический надзор правительства Индии.

Когин Браун подозревал, что всему виной куда более выдающийся игрок на рынке драгоценных камней. Вот что он писал в конфиденциальном отчете в 1927 году: «Не могу удержаться и не высказать в письменной форме мнение, которое уже много раз озвучивал, а именно: алмазный концерн «Де Бирс» сыграл в сокращении объема добычи цветных камней в Бирме значительно более важную роль, чем кажется на первый взгляд. Причины очевидны: в составе директоров британского синдиката у южноафриканского концерна имелся свой человек». Компании, занимавшиеся добычей алмазов, несомненно, понимали, что изначально именно рубины благодаря своему цвету считались самыми романтическими из всех драгоценных камней. Если верить тогдашнему главе Геологического надзора правительства Индии, синдикат Стритера погубили происки конкурентов — саботаж, организованный алмазным концерном. Правда, история торговли алмазами несколько расходится с теорией господина Брауна.

Музей Смитсоновского института должен был вот-вот открыться. Перед воротами собралась небольшая толпа, в основном школьники, которая хлынула в ворота, как только охранник распахнул их. Обычно посетители рассеивались по залам и каждый находил для себя что-то свое, но только не в галерее Гарри Уинстона. Здесь толпа снова собралась в единый живой организм вокруг стеклянной витрины в небольшой комнатке на втором этаже. Посетители, затаив дыхание, зачарованно смотрели на огромный голубой камень размером с грецкий орех, который вращался на механической подставке.

— Это тот самый алмаз, который приносит несчастья? — робко спросил у смотрителя мальчик со скобками на зубах.

Смотритель улыбнулся и кивнул:

— Да, он самый. Бриллиант «Надежда». Но нашему музею он принес только удачу.

Мальчик вернулся и еще какое-то время постоял у витрины с удивительным камнем, который поневоле завораживал. И не его одного. Ежегодно около четырех миллионов посетителей приходят сюда, чтобы воздать должное бриллианту, названному в честь Генри Хоупа [3] Хоуп (Hope) — в переводе с английского — надежда. , жившего в XIX веке банкира, которого в противном случае давным-давно позабыли бы. Но на что мы смотрим, когда вглядываемся в холодную голубизну самого популярного музейного экспоната Америки? Или же лучше спросить — что мы ищем?