Генри Мортон - По библейским местам

Читая рассказ Августина о его горе, вновь возвращаешься к печальному опыту расставания с близкими, но, полагаю, никогда человеческая боль, вызванная потерей «сладчайшей и прекраснейшей привычки жить рядом» — так он выразил это ощущение, — не была яснее и правдивее облечена в слова. Августин рассказывал, как стоял с сухими глазами у могилы матери и не мог плакать; как старался изгнать горе и отправился в бани; но «после посещения бани остался тем же человеком, которым был прежде; горечь моей печали нельзя смыть водой с сердца».

Затем он погрузился в молитвы, но все время думал о матери и молил Бога быть добрым и милостивым к Монике в грядущей жизни.

Сидя в тихом уголке возле разрушенной стены и глядя на старинные дороги, я думал о том, как пятнадцать веков назад город этот кипел деловой активностью и кишел удовольствиями, как входили и выходили из гавани корабли с грузами со всего света на потребу алчному Риму; как по вечерам горели огни, и люди шли ужинать, понятия не имея, что умерла святая Моника, а ее сын страдает бессмертной печалью, которая сохранит имя Остии для будущих поколений. И ныне я смотрю на руины, открытые небу, руины бань с их горячими и холодными залами и прекрасными полами, а может — и на руины того дома, где Августин пытался победить горе.

Я прошел к гавани, где росла густая трава по колено высотой, и там задумался о другом великом человеке, связанном с Остией — о пламенном святом Иерониме. За два года до смерти Моники Иероним, удрученный скандалом и подозрениями, которые обрушились на него в Риме, сел в Остии на корабль, следующий в Антиохию. Где-то неподалеку — возможно, вон на том болоте, особенно обильно поросшем сорняками, — он поднялся на борт, о чем сообщил в послании к деве Анселле:

Я пишу в спешке, дорогая дама Анселла, пока корабль поднимает паруса. Пишу я в слезах и рыданиях, и все же благодарю Бога за то, что счел меня достойным ненависти этого мира. Передавай привет Пауле и Евстохии, моим сестрам во Христе, и не важно, принимает ли меня этот мир или отвергает, передавай привет Альбине, твоей матери, Марселле, твоей сестре, Марселлине, Фелисите: скажи им, что мы еще встретимся перед престолом Господа, где все тайны нашего сердца будут открыты. Помни обо мне, о, славный образец чистоты, и своими молитвами утишь морские волны.

Корабль поднял паруса и навсегда унес Иеронима прочь от Рима. В подземном гроте церкви Рождества в Вифлееме один из францисканцев проводит вас в темную пещеру, наполовину выдолбленную в скале, наполовину сложенную из камней. Он непременно расскажет: «Вот помещение, где жил святой Иероним до конца своих дней. И здесь он написал Вульгату, а также множество посланий и трактатов».

Потом он проведет вас сквозь темноту в узкий проход, соединяющий первое помещение с другой пещерой. «Здесь похоронены Иероним, Паула и Евстохия — святой муж и две святые женщины, оставившие богатую жизнь в Риме, чтобы поселиться там, где родился наш благословенный Спаситель…»

Начало путешествия святого Иеронима — здесь, в Остии, а окончание — в Вифлееме.

Низины обширны, и море остается невидимым. Однако в прежние дни волны бились о берег там, где тянутся ныне многие мили песка. На этих берегах, вероятно, за целое столетие до Августина и Иеронима, Остия стала местом действия «маленького золотого шедевра» — «Октавия» Минуция Феликса, первого произведения апологетов христианства.

Три друга отдыхали на море, в Остии. Минуций Феликс пишет:

Это прекрасное место, где я надеюсь принять морские ванны и получить приятное и полезное лечение от некоторых гуморов, причиняющих мне страдания. Благодаря этому отдыху законоведение отступает перед отличными местными винами.

Друзьями Минуция были христианин Октавий и Цецилий, еще не обратившийся в новую веру.

Как-то утром друзья отправились на прогулку; по дороге Цецилий увидел статую Сераписа и поцеловал ей руку, что заставило Октавия заметить — он желает, чтобы его дорогой друг перестал жить в такой темноте, особенно в столь прекрасный день.

Когда Октавий говорил это, мы находились на полпути между Остией и морем, и уже подходили к пляжу, где мягкие волны омывали полосу песка, разглаживая ее и расширяя, словно выстраивали дорожку для прогулок. Море вечно в беспокойстве, даже если улегся ветер, и хотя белые пенистые гребни не достигали берега, мы наслаждались созерцанием извивающихся и крутящихся у наших ног водоворотов, образовывавшихся, когда мы ступали на кромку воды.