Николай Шпанов - Край земли

Катер, который должен нас буксировать, ушел к Бугрину за собаками Наркиза. Наркиз понемногу промышляет тем, что отправляет ежегодно на Новую Землю приплод своих собак, которых он каким-то способом умудряется раздобывать с материка. На этот раз его отправка состоит из одиннадцати лягавых щенят и одной лягавой же суки, их матери. Совершенно непонятно, кому на Новой Земле могут понадобиться неприспособленные для жизни в таком климате лягавые, к тому же вовсе негодные в качестве ездовых собак.

Визгливое достояние Наркиза погружено в маленький дырявый карбас. Собаки немилосердно промокли и жалобно скулят. Щенки трясутся всем телом под пронзительным морским ветром. Маркиз выбивается из сил, чтобы удержать собак от прыжков в воду.

Нам издалека слышно приближение катера, ведущего на буксире карбас Наркиза. Однако у всех получается такое впечатление, что катер к нам нисколько не приближается, а стоит на месте. Оказалось, что он сел на кошку.

Во время попыток Жданова сдернуть катер с кошки соскочил винт с гребного вала, и катер стал беспомощно с борта на борт под сердитыми ударами приливной волны. Жданов и его спутники вылезли из катера и по пояс в воде отправились на берег чинить винт.

Видя затяжной характер нашего ожидания, мы поудобнее расставили наши ящики для защиты от гонимого косыми струями дождя и последовали разумному примеру Черепанова, вознаграждавшего себя за томительное недосыпание последних двух дней.

Сквозь сон я услышал, как затарахтел поблизости мотор Ждановского катера. Одновременно сквозь дрему я почувствовал, что место пониже спины у меня совершенно мокрое, так как за время сна под меня успела натечь целая лужа воды. Прямо против того места на берегу, где были сложены наши пожитки, окруженный клокочущей пеной, ныряет моторный катер. Поближе к берегу, стоя по пояс в воде, Наркиз сует обратно в утлый карбасишко своих собак, вылезающих через борт как опара из горшка.

Команда спихнула на воду свою шлюпку и в четверть часа нагрузила, ее до самых краев нашими ящиками. Утопая по пояс в воде, мы добрались до катера, и началась отчаянная борьба с приливом. Сидящая до самых бортов шлюпка с вещами и виляющая из стороны в сторону дырявая посуда Наркиза затрудняют ход катера. Белые гребни валов закидываются высоко над нашей головой и обдают каскадами холодной воды. Соленые брызги щекочут в носу и щиплют глаза. Когда катер, взлетев на вершину зеленой, дрожащей всей массой, как желе, волны стремительно сползает вниз по ее скользкому скату, изнутри, катера, из носовой рубочки, то-и-дело обдаваемой волнами, слышится звонки стук, перемежаемые сдержанной руганью нескольких голосов. Вероятно, там образовалась каша из части наших пожиток и нескольких пассажиров. В числе их и Черепанов. Его бледный нос появился в темной дыре, ярко выделяясь своей восковой прозрачностью на фоне всклоченной бороды. Через минуту Черепанов в изнеможении исчез.

Не без труда мы добираемся, наконец, до покачивающейся на волнах «Революции». Начинается трудная работа по подъему на борт нашего имущества и собак. Раскачивание мелких посудин, в которых пришел с берега груз, не совпадает с качанием более тяжелого судна. Трудно уловить момент для того, чтобы, без риска полететь в воду, перескочить с катера на свисающий с борта шторм-трап. Но если туго приходится нам, людям, то в еще худшем положении оказываются четвероногие пассажиры Наркиза. Их передают на борт пачками. Собаки как гроздья винограда нанизаны на цепочку или на веревку по четыре-пять штук. Раскачиваясь над волнами, они свисают над бортом, подвешенные прямо за шею, пока сверху их втягивают на палубу. Животные извиваются, стараясь высвободиться из стягивающей их глотки веревки. Попав на палубу, они хрипят и жадно ловят воздух оскаленными ртами. И не знаю, от пережитого ли страха или от охватывающего собак чувства блаженства, они, попадая на твердую палубу, моментально покрывают палубные доски вонючими кучами. В буквальном смысле слова негде ступить, чтобы уберечь от этой грязи сапоги. Поднимаемые из-за борта на концах, наши пожитки, попав на палубу, оказываются моментально облепленными той же грязью. Без особого удовольствия я предвкушаю, как нам с Черепановым придется разбирать всю эту кучу запачканных ящиков в темном трюме.

Как только все люди, собаки и ящики оказались на борту, капитан немедленно отдал приказ готовить машину, и вскоре тарахтенье мотора ждановского катера потонуло в громыханьи якорного брашпиля. От борта парохода, отброшенные огромной волной, отскочили катер и карбас. Они неистово заныряли в набегающих на них зеленых студенистых холмах и исчезли в направлении к берегу. В последний раз из темной дырки машинной рубки катера показалась морковно-красная голова Жданова в растрепанном меховом малахае. Жданов махнул нам рукой и полез обратно в машину. Теперь уже не долго осталось ему капитанствовать на этом катере, – гордости его кораблестроительного искусства. Он отстукал свои три года на Колгуеве и должен этим летом возвратиться в Архангельск. Отправившись в первый ознакомительный обход «Революции», я еще раз вспомнил Жданова. Повидимому, он не был далек от истины, предсказывая нам не особенно приятное плавание на этом старом корыте. Вообще говоря, я даже не представлял себе никогда, что морской пароход может иметь в такой степени неопрятный вид. Везде царит потрясающая грязь.