Василий Песков - Сорок дней в Африке

Охотник должен водить машину и уметь ее починить. Он должен быть следопытом и знать повадки зверей, пути их миграции, места кормежек. Он должен быть хорошим стрелком, но достаточно сдержанным человеком — первый выстрел должен сделать клиент. Охотник должен быть человеком общительным и ненавязчивым, обладать чувством юмора и уметь развлекать богатого гостя. Разбить лагерь, приготовить еду, зашить рану и сделать уколы пенициллина, знать, что надо делать после укуса змей, уметь объясниться на языке местных жителей… Если в охотнике удачно соединяются все эти качества, он становится знаменитым. Охотничья фирма ему хорошо платит. Клиент после удачной охоты дарит ему дорогое ружье, дает хорошие чаевые. Все наперебой хотят ехать только с ним. А когда в Найроби или Аруше он проходит мимо туристов, кто-нибудь непременно его узнает, и тогда раздается восторженный шепот: «Вайт хантер…»

Есть и черный охотник. Это следопыт, без которого белый не делает шагу. Это глаза и уши охотника. Он всегда первым услышит, увидит, почувствует зверя. Он же носит запасное ружье. Опасность сближает людей. Оруженосец и белый охотник, часто большие друзья. Но дружба дружбой, а табачок врозь — черный охотник получает за труд раз в двадцать меньше белого…

У нас дважды издавалась прекрасная книжка Джона Хантера «Охотник». После дневников Ливингстона лучшей книжки об Африке я не читал. Мы с Мишей попытались найти следы самого знаменитого из прежних белых охотников. В Найроби нам сказали: «Умер. Тысячу раз рисковал жизнью, а умер в постели, тихо, как банковский служащий».

Доктор Надь долго служил профессиональным охотником. Но славы Хантера он не узнал, и потому главным образом, что животными Африка катастрофически обеднела.

Не закрывая охоты совсем, животных стараются сохранить большим числом всяких ограничений и правил в охоте. Надь справедливо решил: от этих сложностей — один шаг до охотничьего хозяйства. Так у подножия вулкана Меру родилась необычная концессия. Правда, охоту в хозяйстве у Надя можно сравнить с ужением в пруду, где рыбу подкармливают, где места клева известны заранее и к ним ведут утоптанные дорожки. Приятней ловить в дикой, вольной реке. Но что делать? Европа давно охотится только в хозяйствах. И парадокс: благодаря культурной охоте и удалось сохранить многих зверей. Надь считает, что этот путь неизбежен и в Африке.

При первой встрече мы с Мишей намекнули доктору Надю, что хотим поглядеть, как ведется охота в его хозяйстве.

— В любой день, джентльмены — сказал Надь.

Садимся в «лендровер». Нас пятеро. Надь правит машиной. Оруженосец Камау, высокий парень из племени кикую, держит между колен две винтовки. С ним рядом двадцатилетняя дочь Надя — Диана. Наверняка именно отцу-охотнику принадлежала идея так назвать свою первую дочь.

Едем по каменистой дороге вдоль кофейных плантаций и банановых рощиц. Потом начинается буш, дикие непролазные заросли. Как живые подъемные краны, проплывают жирафы. Охотники к этим животным относятся так же, как в наших местах относятся к лебедям. Жирафы это, кажется, чувствуют — ни малейшего страха. Вот один «кран» опустил шею, чтобы напиться из лужи. Передние ноги смешно расставлены, голова едва-едва достигает воды.

У нас договор с Надем: охота по правилам, но без выстрела, только снимаем.

— Хорошо, джентльмены. Без нужды не стреляем.

Крутой спуск. Потом — в гору, в гору. Потом опять спуск в молчаливый и душный лес. Деревья смыкаются над дорогой. В просвете плавает дымка болотных испарений. Мы проехали километров тридцать и тут оставляем машину. Приметная тропка уходит в чащу. Надь совершенно преображен. Походка упругая, ружье в любой момент готово взлететь к плечу. Жилетка поверх белой рубашки. Куртка снята и обхватила пояс наподобие кушака. Под мягким ботинком Надя веточки не ломаются. Черный охотник тенью движется рядом. Мы с Мишей сопим, едва поспеваем, обремененные бесполезным пока фотографическим арсеналом. Мы ничего не видим. Но множество глаз и ушей наверняка следят за нами из чащи. Невнятный топот, бульканье, щебет. И вдруг почти рядом с тропою обвал — треск сучьев, блестки упавших капель. Кто-то очень тяжелый пробил этажи зелени и мягко прыгнул на землю. Надь крутнулся на месте. Леопард? Обезьяна? Леопарды есть в этих местах… Тихо. Упавшая с веток влага живыми стеклышками трепещет в тонком луче солнца, проткнувшем чащу…

Непривычная для африканского леса широкая просека. В укромном месте — лестница на высокое дерево. Поднимаемся друг за другом. И на час замираем. На руках Надя, доставленная сюда собака, тоже застыла с разинутой пастью. Слюна бежит с языка и гулко падает вниз на лопух. Влажная зелень разных оттенков и высоты уходит к горбатому горизонту. И там, где полагается спрятаться солнцу, синеет гора — потухший вулкан Меру. Сзади нас в лесу — небольшое овальное озеро с красноватой водой. Там, надрываясь, крякает утка. Я долго, не отрываясь, гляжу на воду, по которой живым утюжком плавает утка, и начинает казаться, что я сижу где-нибудь в ярославских лесах. Из-под зеленого полога к озерку выходит похожий на наших оленей водяной козел. Он нюхает воду, прислушивается и пятится в лес…