Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

Судя по всему, вустерские священнослужители первыми осознали тот факт, которым я сам — с удивлением и радостью — проникся в ходе своего путешествия: а именно, что с некоторого времени английские соборы стали привлекать внимание широкой публики. Тысячи мужчин и женщин приезжают сюда, чтобы прикоснуться к английской истории или почерпнуть важные сведения, хранящиеся в наших соборах.

День клонился к вечеру — об этом можно было судить по удлинившимся теням, — когда я пересек границу графства Шропшир.

Пыль была повсюду: она набилась мне в глаза и горло, клубилась тучами за моей спиной, когда под вечер я наконец-то выехал из долины. Неприятное ощущение. Поэтому первое, что я сделал, войдя в обшитый дубовыми панелями зал, — устремился к большой пивной кружке, которая светилась подобно лунному отражению на тихой воде. Я поспешно залил с полпинты эля в свое пересохшее горло, опрокинув кружку так, что ее холодная, точно ледяная, кромка коснулась моего лба. Тем временем официантка — веснушчатая девица вполне опрятного вида, в накрахмаленной шапочке на рыжих волосах — принесла тарелку, на которой лежал ломоть аппетитного желтого сыра и солидный кирпич белого хлеба.

Просто удивительно, как так вышло, что, исписав столько страниц, я все еще не нашел случая, дабы вознести законную хвалу хлебу, сыру и элю — самой вкусной и романтической, самой важной и сытной еде, о какой только может мечтать истомленный странник! Толстые владельцы автомобилей-трейлеров могут сколько угодно рыскать по французским меню в поисках морского языка а-ля Кольбер или по-бордосски, равно как и других извращений (пусть и созданных нашими отечественными, порядочными во всех остальных отношениях поварами). Это их личное дело. Я же, когда проголодаюсь — особенно если за плечами у меня мили и мили белых от пыли дорог, — скажу прямо и честно: дайте мне хлеба, сыра и эля!

Эль в этой придорожной харчевне был глубокого коричневато-красного цвета и достаточно крепкий, чтобы, несмотря на всю мою усталость и брюзгливое настроение, слегка вознести меня над грешной землей. Так что, сидя в холодной комнате и наблюдая за догорающим закатом, я вдруг преисполнился романтического желания молиться или сражаться — собственно, двух главных устремлений, которые и составляют сущность средневековой философии.

Нахлобучив свою пыльную шляпу — словно это был рыцарский шлем с развевающимся плюмажем, я вышел из харчевни и зашагал по горбатым улочкам Ладлоу. Мне хотелось полюбоваться на здешних дерзких, драчливых жителей, уже много столетий обитающих на приграничных территориях. В прошлом эти крепкие шропширские парни — задиры и горлопаны — не раз отражали нападения валлийцев, и до сих пор с вызывающим видом прогуливаются по городским улицам — перед ровными рядами фахверковых домиков, мимо пасущихся рыжих коров и упитанных овец. (Полагаю, однако, что в наши дни скот принадлежит самим горожанам. Это лишний раз доказывает, что все со временем меняется!)

В воздухе пахло дымом от множества дровяных печек.

Путешествуя из Корнуолла в Девон, я уже убедился, что Англия обладает уникальным свойством кардинально менять свой облик буквально на протяжении пары миль. Исчезли, остались в прошлом зеленые долины Вустера, славные, опрятные херефордские сады и образцово-показательные поля Глостера, и я почти добрался до границ дикого уэльского края. Маленький городок Ладлоу расположился на вершине холма неподалеку от места слияния Тейма и Корва. Жители Ладлоу до сих пор увлекаются стрельбой из лука, они организовали у себя «Общество теймских лучников». Внизу, на излучине Тейма, можно увидеть впечатляющие руины замка Ладлоу, который является самым знаменитым замком на просторах от Честера до Херефорда, а также самой протяженной пограничной крепостью из всех, что пощадило время.

Миновав пересохший и заросший травой крепостной ров, я прошел к развалинам, чтобы побеседовать с хранителем памятника.

— Тут у нас такое место, — сказал он, — что, кажется, копни и обязательно наткнешься на сокровище. Однако должен вас разочаровать, сэр. Я пытался самостоятельно вести раскопки, но единственное, что мне удалось извлечь из-под травы, — три ржавых полпенни.

Мне вполне было понятно разочарование незадачливого археолога. Побеседовав еще немного на эту тему, я распрощался со служителем и направился во внутренний дворик крепости. Здесь было так тихо и спокойно, что впору было заснуть на послеполуденном солнышке. Там, где некогда располагался главный зал, росла густая трава, мелкие розовые цветочки пробивались на месте «Львиного логова», бывшая оружейная оказалась сплошь во власти папоротника. Я отыскал комнаты, в которых когда-то жил Эдуард IV со своим младшим братом — до того, как они попали в Тауэр и бесследно там сгинули. В сторожевой башне остановился возле узкой бойницы: из нее открывался великолепный вид — далеко внизу протекала река, а за ней на западном горизонте голубели холмы Уэльса.