Генри Мортон: Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

(Груженные углем вагонетки проезжают несколько миль от угольного разреза к лифту. На разных покрытиях колеса скрипят по-разному. Хью улавливал в этом скрипе музыку. В кармане у него был кусок мела, и на вентиляционных дверях он записывал мелодии. Двери служили ему отличными досками.)

Только представьте себе! Человек слышит музыку во мраке шахты и записывает мелодии при свете рудничной лампы!

— Где сейчас Хью? — спросил я.

— Преподает музыку в Америке.

Я попросил объяснить мне истоки этой любознательности шахтера.

— У каждого шахтера есть увлечение, полезное или бесполезное, уж как получается. Одни занимаются своими делами в свободное время, другие получают образование, чтобы сбежать из забоя. Почему мы так разбрасываемся? Трудно сказать. Возможно, это реакция на физический труд. Шахтер работает в темноте, потом поднимается на свет. Это — новый мир. Хочется что-то в нем сделать. Кто увлекается разведением голубей, кто выпиливает лобзиком, кто ходит на собачьи бега, кто столярничает, кто музицирует, поет в хоре или ходит в кружок литературного чтения. В нашем краю в четырех библиотеках каждый месяц берут 40 000 книг…

Люди из долины Разбитых Сердец стоят у дороги, словно чего-то ждут. Мужчины бродят возле огромных гор шлака, который земля вытолкнула из себя в более благоприятные годы. Возможно, они надеются найти спасение в том, что называется побочными продуктами. Быть может, представляют, как в лаборатории ученый склоняется над пробирками и газовыми горелками — он совершит великое открытие, и жизнь наладится.

Но долина Разбитых Сердец не нанесена на карты. Добровольно сюда никто не едет. Даже длинные столы в гостиницах, за которыми когда-то обедали коммивояжеры, наполовину пусты.

Надеюсь, кто-то последует моему совету. Шахтерские долины не хотят сочувствия или благотворительности. Они нуждаются в понимании. Они очень дружелюбны, и их красота — не красота солнца или луны, а красота человеческого сердца.

Маленькие серые дома словно съезжают со склона в долину. Позади них поднимается холм повыше, это уже почти гора, на вершине которой лежит черная, непристойная груда шлака. Через долину перекинут железный мост, и по нему ходят угольные поезда, направляющиеся в кардиффские доки. Черные тропы, уплотнившиеся, словно эбонит, под ногами многих поколений, круто поднимаются от серых домов к божеству всех долин Гламорганшира — шахте.

Она стоит позади высокой стены и дымит. Внезапные струи пара выбеливают воздух, колеса подъемных машин крутятся день напролет без передышки. Их черные силуэты мрачно выделяются на фоне неба.

Мужчины тяжко нисходят в забой и спустя несколько часов возвращаются, черные, как дьяволы.

Надземная часть шахты представляет собой несколько домов из красного кирпича. Над ними возвышаются два больших колеса: одно поднимает уголь, другое — опускает клети с рабочими под землю. Есть что-то зловещее в этих колесах, вращающихся круглые сутки. Джон Беньян уподобил бы их колесам преисподней…

— Итак, вы хотите спуститься в забой, — сказал служащий. — Дайте мне ваши спички и сигареты и наденьте вот это.

Он дал мне костюм из саржи. Когда я в него облачился, чиновник протянул мне специальную лампу, испускавшую слабый зеленоватый свет.

— А теперь пойдемте.

Обстановка возле ствола шахты, пока мы ждали клеть, была странной и довольно пугающей. Я старался представить себе, что почувствую, опустившись в недра земли.

Посмотрел вверх, на зеленые поля. Я знал, что во всех направлениях, на многие мили вокруг, множество мужчин в данный момент спускалось на полмили в глубь Земли… Клеть с углем выползла на поверхность. Ее место заняла пустая клеть. Большие колеса крутились быстрее и быстрее. Движение натянутого стального троса было почти незаметным.

Группа шахтеров поджидала свою клеть — дневная смена. Чистые, бледнолицые. Среди них было много парней с манерами взрослых мужчин, хотя по виду — совсем еще мальчишки, лет пятнадцать-шестнадцать. У каждого к поясу привязана рудничная лампа.

Эти валлийские шахтеры — одни из самых вежливых и мягких людей, с какими мне доводилось сталкиваться. Человек со стороны, пришедший на фабрику, чаще всего становится предметом шуток, но эти люди, знавшие, что я намерен провести несколько часов в забое, казались искренне заинтересованными. Им, похоже, было приятно, что я хочу посмотреть на их работу. Когда я задавал особенно глупый вопрос, они улыбались и спокойно объясняли. Я вспомнил бывшего шахтера из Карнарвона, который рассказывал: