Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

Мы съели холодный завтрак и дождались часа, когда полагалось посетить воскресную школу.

Воскресная школа в Уэльсе необычна, потому что ее посещают не только дети, но и взрослые. В старину пожилые люди и молодежь ходили в школу по обязанности: там людей учили читать на их собственном языке.

В часовне было полно народу — и молодых, и старых. Одну комнату на верхнем этаже отдали малышам. Их учили алфавиту. В другом классе были дети и подростки от десяти до семнадцати лет. Они сидели маленькими группами по пять-шесть человек, и у каждой группы был свой учитель. Взрослые находились в часовне.

Священник обратил на меня внимание еще на утреннем богослужении. Заметив, что мы пришли, он приблизился и в самой любезной манере отвел меня от старого мистера Эванса и усадил на возвышение. Я страшно смутился: прихожане, похоже, ожидали от меня потока красноречия. Ничто не пугает меня больше, чем публичное выступление. За свою жизнь я только дважды произнес хорошую речь, причем одну из них репетировал несколько недель. Каждая корова, выглядывавшая из-за ворот между Йорком и Беверли, вынуждена была ее выслушивать и удивлялась, должно быть, когда я обращался к ней: «Господин председатель, леди и джентльмены». Так что от одной мысли о выступлении в суровой часовне у меня застыла кровь в жилах.

Поднялся дьякон и по-валлийски произнес длинную речь о Послании к евреям. Единственные слова, которые я понял, — «апостол Павел». Священник, что весьма любезно с его стороны, написал на обратной стороне конверта суть своей речи. Оказалось, что воскресная школа должна была изучать послание Павла к евреям. Каждый семестр изучалась одна из книг Библии.

Двадцатилетние девушки и юноши сидели рядом с седобородыми старцами и с глубоким вниманием слушали оратора. Картина удивительная: за пределами Уэльса я такого не встречал.

Дьякон закончил, и заговорил священник. Его манера весьма отличалась от утренней. Он был весел, дружелюбен и раскован. Я понятия не имел, о чем он говорит. Из уважения ко мне он перешел на английский. И тут я с ужасом понял, что он сделал относительно меня поспешные и неправильные выводы. Он знал, что я писатель, и начал осыпать меня комплиментами. Мне вдруг стало жарко, я залился румянцем — священник решил, что я занимаюсь изучением валлийских воскресных школ.

— Он оказал нам великую честь тем, что собирается изучить нашу школу, — сказал он, и я почувствовал, как глаза всех прихожан обратились на меня. Несколькими живыми фразами он превратил меня в великого эксперта. Оказалось, что я — человек, интересующийся всеми хорошими начинаниями. Разве не замечательно, что человек столь выдающихся достоинств решил посвятить себя изучению валлийских воскресных школ? Он уверен, что каждый прихожанин с радостью меня выслушает и узнает о моих открытиях и выводах.

Поскольку я впервые оказался в воскресной школе, положение мое было столь же фальшивым, как и в прошлый раз, когда директор хора представил меня как «великого музыканта». Готовность приходить к преждевременным заключениям — отличительная черта взрывного, драматического темперамента валлийцев. Но что я могу им сказать? Одно ясно: нельзя подвести священника в его же часовне. Придется притвориться специалистом.

Сам не зная почему, я вдруг заговорил об Италии. Люди смотрели на меня живыми и умными глазами. На рассказ меня, должно быть, вдохновил контраст между темной маленькой часовней на краю валлийской вересковой пустоши и ярким, жарким итальянским солнцем, темными церквями, шпилями и запахом ладана. Я рассказал им о святом Андрее, чьи кости лежат в золотом гробу собора Амальфи; о святом Павле и его скитаниях; даже описал торжественную мессу понтифика в соборе Святого Петра. Рассказал, как папа под звуки серебряных труб въезжает на носилках, поставленных на плечи мужчин, и его обмахивают веерами, словно какого-нибудь фараона, въезжающего в храм Карнака. Отчаянно и неуклюже я пытался соединить все это с Кальвином и методизмом, пока не услышал тихий внутренний голос: «Что ты за осел!» Я моментально утратил уверенность в себе, скомкал конец рассказа и уселся.

По некоей неведомой причине речь имела успех (или местные были слишком вежливы, чтобы я подумал иначе). Я оставил их — старых и молодых — изучать Послание к евреям. Они собрались в маленькие группы, каждая со своим учителем, а я вышел в полуденное солнце, поклявшись, что никогда больше не попаду в такую ловушку.