Леонид Муханов - В страну ледяного молчания

— Георгий Яковлевич перед последним походом назвал бухту, где стояло его судно, бухтой Тихой, но назад в нее он не вернулся…

Профессор Визе не договорил последнего слова, надвинул оленью шапку на голову и отошел в сторону…

Мы шли по бухте Тихой. Мимо мелькнули долина Молчания, ледник Маланья. С мостика капитан заметил очертания домика зимовщиков. Кочегар Московский, прозванный „дальнозорким“, первым увидел развевающийся алый флаг самой северной в мире радиостанции. Тишину прорезал крик:

— У-рр-аа!..

Нас ждали. Ветер, подувший с ледника Юрия, вздувал в воздухе красное полотнище.

Не верилось, что за пять дней мы покрыли 900 морских миль по свирепому океану и коварным льдам. Радист тов. Гершевич перехватил последнюю телеграмму зимовщика Шашковского:

„Москва. Тасс. 22 июля в 19 часов вечера восточные ветры выгнали ледяные поля из бухты Тихой, расчистив путь ледоколу „Седов“.

Ледокол находится в виду и входит в Британский канал. Все приготовлено к встрече долгожданных гостей. По собственной инициативе зимовщиков, за несколько дней возведен каменный фундамент здания для двигателя. Зимовку на Земле Франца-Иосифа следует считать законченной.

Едет новая смена. Мы возвращаемся на материк“.

Ледокол заревел. Черные точки на крыше пришли в движение. Послышались выстрелы. Мы отвечали. Безмолвие Арктики нарушилось. Празднично входил ледокол в бухту Тихую.

Все ближе и явственнее выступали на фоне сверкающего льда дом и люди, машущие шапками. Нам была понятна их радость — увидеть людей с родины после изнурительной, полной одиночества полярной ночи.

— Все ли живы? — Как провели зимовку? — Чем обогатили науку?

Не успел ледокол отдать якоря, как от берегового припая, на небольшой лодочке отшвартовались два человека.

К бортам Седова приближались незнакомцы. Пышные, окладистые бороды, выросшие за „большую ночь“, изменили лица.

— Кто же это?

Даже участники прошлогоднего похода пожимали плечами. Лодка у борта. По штормтрапу карабкается рыжебородый человек. Слышу позади себя всхлип. Оборачиваюсь: буфетчик Иван Васильевич Якимов, жизнь которого связана с „Седовым“ с первого года его покупки, плачет. Старик не выдержал.

— Да это же начальник станции Петр Илляшевич.

— Ну, как?

— Ничего, благополучно.

Нехватало слов для вопросов и ответов. Снова рассматривали друг друга и снова спрашивали.

— Ну, как?

— Ничего, благополучно.

Отто Юльевич разрядил смехом „торжественную“ атмосферу.

— Петр Яковлевич, твоя-то борода гуще моей, а?

Все расхохотались. Сошлись бородачи.

Через несколько минут две больших шлюпки доставили нас на берег. Остававшиеся на берегу зимовщики помогают нам сойти на ледяной припай. У этих лица уже побриты. Брюки выглажены.

Знакомимся: вот высокий, с спиной широкой, как у волжского грузчика, радист Эрнест Кренкель; гигант метеоролог Шашковский; вечно улыбающийся представитель самой северной ячейки доктор Георгиевский; сухой, как щепка, моторист Муров, редкозубый повар Знахарев; хороший товарищ, старик, — служитель Алексин.

Небольшая комната — столовая — убрана по-праздничному. На середине стола, выделяясь на белоснежной скатерти, стояла фаянсовая ваза с желтыми альпийскими маками и голубыми полярными подснежниками.

Заговорили все и говорили очень много. Даже несловоохотливый радист Кренкель не мог удержаться.

— Товарищи, вы поймете, вы должны понять, как мы бесконечно рады рассказать вам первым о долгой полярной ночи, о наших достижениях.

— Не забудь, скажи, как жили.

— Какой был у вас коллектив!

— Я, было, забыл…

Самая северная в мире радиостанция (остров Гукер Земли Франца-Иосифа).

— Что забыл? Ведь ты только начал говорить.

— Погодите, не мешайте, дайте парню кончить.

— Да он еще и не начинал.

Кренкель смутился, покраснел.

— Не перебивайте, я сначала. 12 января в 11 часов 40 минут ночи, после окончания служебных передач на Маточкин Шар, я решил дать радиовызов — сигнал „цеку“ „всем, всем“. Четыре минуты я выбивал в эфир точками и тире… — „CQ — CQ — CQ“…

После выключения мотора для приема я услышал, что меня по этому сигналу вызывает какая-то станция. Представьте, как я был удивлен, когда услышал позывной американского правительства. Обычно же правительственные станции не отвечают на вызовы маломощных станций, к числу которых относилась и наша. Я был взволнован.