Николай Правдухин - Вниз по Уралу

В цикле очерков «По Уралу на лодке» писатель вновь открывает для себя реку и ее обитателей, переживших события, которые до основания потрясли бывшую область казачьего войска и коренным образом изменили характер социальной действительности, взаимоотношения людей.

Автор боялся, что новая встреча его разочарует, — хотя не мог не понимать, что старое, знакомое по детским впечатлениям, ушло в прошлое, что в казачьей степи победило новое. Но какое оно, это новое? И как соотносится старый трудовой опыт, привычный быт с социальными переменами?

В описании новой встречи с краем у Вал. Правдухина очевидны интонации грусти, сожаления, недоумения, идущие от того, что в прошлое ушло не только социально-консервативное, но и романтически-яркое, светлое, выражающее некоторые черты народной трудовой психологии. Но он убеждается: сами казаки осознают неизбежность происходящих перемен (хоть в душе не всегда и не со всем примиряются).

Опыт революционных преобразований не мог не отразиться на взглядах казаков, на их отношении к действительности. Пройдя через трагические испытания и потрясения, они осознают смысл своих ошибок и свое место в новой жизни. Нельзя не почувствовать определенного сходства в размышлениях героев Вал. Правдухина и персонажей шолоховского «Тихого Дона», — сходства, свидетельствующего о жизненной основе созданных писателями картин:

«Скажи там у себя в Ленинграде: болеем телом и скорбим душой, а помирать все одно не хотим. В случае чего готовы постоять за новую Россию… Обиды не помним».

Именно в Каленом автор ведет разговор с человеком, который стремится оценить происшедшее с позиции трудового народа. Старая казачка Матрена Даниловна потеряла во время войны почти всех родных: «муж и дочь умерли от тифа», сыновей «разнесло бурей по свету», от большой семьи остался лишь один младший сын. Тем не менее она смогла подняться над болью несчастья и прийти к верному общему выводу: никакого иного решения в реальной жизни быть не могло и не может, крах автономистских настроений, столь популярных среди части казаков, был исторически неизбежен.

Вал. Правдухин внимательно вглядывается в приметы этой «другой жизни». Они еще не очень многочисленны, недостаточно отчетливо выражаются, особенно в быту, — но эта жизнь заявила о себе громко, требовательно, порождая новое отношение ко всем вопросам современного бытия.

Писателя занимает проблема взаимоотношения личного, «бездумного счастья» и народной жизни, народной судьбы. Состояние благостного покоя, которое охватило путешественников, кажется ему искусственным, надуманным и — одновременно — иллюзорным, особенно при сравнении с драматическими картинами социальной жизни…

И после 1929 года Валериан Правдухин будет неоднократно приезжать на Урал, наблюдая за тем, как меняется жизнь в этом крае. Алексей Толстой, восторженно оценивший «экспедицию», собирался повторить поездку по известному маршруту, но, занятый литературными делами, так и не смог осуществить свое желание.

Но все же то, что уже было, оставило неизгладимый след. Оно обогатило новыми впечатлениями, частично нашедшими свое выражение в очерках, которые входят в эту книгу, впервые объединенные вместе…

По-прежнему течет к Каспию стремительный Урал. Как и раньше, приносит он людям радость своей неброской красотой. За десятилетия, что прошли со времени плаваний, жизнь изменилась коренным образом: бывшая окраина России живет вдохновенной трудовой жизнью. Радует и волнует сердца людей Урал, яростный в дни весеннего разлива и величественно-торжественный в летние ясные дни.

Л. Большаков, Н. Фокин

Три брата, детство и юность которых протекали на берегах седого Яика, полюбили чудесную реку так, что и после, уже взрослыми, рассеянные по разным городам страны, ежегодно в течение нескольких лет приезжали на Урал и проводили здесь свои отпуска.

Как прекрасна, многолика эта река! В верховьях (до Ириклы) скалистые берега, узкие глубокие ущелья, сползающие к широким, таинственно тихим плесам, шумливые перекаты. Все это ничуть не похоже на Урал среднего течения. Здесь он, одетый зелеными поймами, змеится, играет среди обширных степей, поочередно бросая свои воды от яров-обрывов к галькам-пескам и снова от песков к ярам. За Уральском, круто повернув к югу, река становится «степеннее»: она уже не змеится, не играет, а прямо, словно убегая от томящего зноя, несет свои воды к Каспию. И чем ближе к морю, тем обнаженнее ее берега. Раскинутые вокруг степи к концу лета бывают выжжены зноем, и все живое жмется к реке. Какое раздолье здесь — на громадных озерах, старицах, заросших камышами, в непролазных зарослях поймы — для дичи и крылатых хищников!