Генри Мортон - Прогулки по Испании - От Пиренеев до Гибралтара

Вошел прислужник, подготовил алтарь и зажег свечи. Вошел священник, неся закрытый покровом потир и дискос, и началась долгая перекличка молитв и ответов между священником и хором позади нас, напомнившая мне бесконечные восточные литургии. Затем священник налил вино и воду в потир и благословил их, прежде чем начать то, что соответствовало интроиту [41] Начальный псалом. римской мессы. «Глория» началась так же, как и на латыни, но сходство быстро исчезло, а молитвы здесь оказались длиннее. Затем священник принес в дар вино, после еще нескольких молитв умыл руки, и началась месса Верных. Затем прочли диптихи, которые в римской мессе сократились до одной молитвы, но здесь, как в восточной церкви, продолжались очень долго, с поминанием имен бесчисленных святых, мучеников и архиепископов Толедских. Я уловил такие имена, как Сатурнин и Раймунд, которые унесли мои мысли во времена римлян и вестготов. Другой первозданный обычай, который мы увидели, — вознесение молитвы за мир перед префацией, как делали в далекие времена и делают до сих пор в некоторых восточных церквях. Канон начался словами, которые идут почти в самом начале римской мессы: «И подойду я к жертвеннику Божию, к Богу радости и веселия моего» [42] Пс 42:3–4. Цитируется по русскому синодальному переводу. , и перешел к молитве, которая соответствует префации римской мессы. Слова освящения были теми же, что и в римской мессе, но священник разломил облатку совершенно восточным образом, на девять маленьких частей, семь из которых он разложил на дискосе в виде креста, а два оставшихся поместил по правую сторону креста. Так этот древний обряд подошел к завершению.

Он был прост и красив, но очень длинен. Монахам Клюни, которые познакомились с этим обрядом, когда Альфонс VI отбил Толедо у мавров в 1085 году, он, должно быть, показался больше похожим на византийскую литургию, чем на что-либо западное, и можно понять их горячее желание привести испанскую церковь в соответствие с римским каноном. С другой стороны, можно прочувствовать страстную приверженность мозарабов обряду, который они преданно соблюдали веками, даже под иностранным игом. История говорит, что они не соглашались на замену, пока оба обряда, римский и мозарабский, не пройдут испытания: сначала состязание между двумя заступниками, назначенными их представлять, а потом испытание огнем; и говорят, в обоих случаях победил мозарабский обряд. Римский же был введен королевским указом и силой оружия.

Французские священники были столь же очарованы обрядом, как и я. Признаться, я рассказал им кое-что, чего они не знали, и, полагаю, это самая любопытная вещь, какая известна мне о мозарабском молитвеннике (миссале). Оказывается, мозарабский обряд снова оживает в английской «Книге общей молитвы». Судя по всему, когда составлялся наш молитвенник, кардинал Хименес только что опубликовал мозарабскую литургию, и экземпляр, вероятно, попал в руки епископа Кранмера, на которого произвела глубокое впечатление красота молитв. Многие из них он или его сотрудники полностью перенесли из мозарабского ритуала в молитвенник. Наставления, начинающиеся словами: «Возлюбленные братья, Писание призывает нас…», — чисто мозарабские, а короткие молитвы — прямые переводы мозарабских или адаптированы с них, особенно рождественские молитвы, молитвы для первого воскресенья Великого поста и для дня святого Андрея. Французские священники были совершенно поражены и строчили в блокнотах, пока я описывал, как эта старинная — возможно, даже апостольская — литургия по странной прихоти судьбы снова обрела жизнь в книге протестантских молитв и стала частью духовного и литературного наследия английского народа.

Я отдал последний визит собору, «Погребению графа Оргаса» Эль Греко в церкви Санто-Томе, кафе на площади и, купив покрытый чеканкой нож для бумаг, сел на поезд в Мадрид. Среди посылок и писем, которые скопились в ожидании меня, был экземпляр книги Ричарда Форда «Впечатления из Испании», за которой я посылал в Лондон, возымев причуду прочитать ее в стране действия. Несмотря на привычку Форда писать так, словно он старый ипохондрик, я обнаружил, что эта книга идеальна для чтения перед сном в Испании.

Имя Ричарда Форда всплывает рано или поздно в любой современной книге об Испании, и его цитируют как сказавшего нечто мудрое, остроумное или язвительное о предметах, столь далеких друг от друга, как испанская церковная архитектура и использование чеснока в салатах. Кто же, может спросить читатель, был этот непогрешимый Форд и как он стал бесспорным авторитетом по Испании? Он жил в тот благословенный век, когда тысяча фунтов в год считалась богатством, а две тысячи — большим состоянием. В 1830 году, когда Ричарду Форду было тридцать четыре года, доктор велел его хорошенькой жене Гарриет Кэпел, дочери графа Эссекса, провести зиму за границей. Форд — тот самый английский счастливчик девятнадцатого века, образованный любитель, которому не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Его отец, сэр Ричард Форд, одно время служил главным полицейским судьей на Боу-стрит и был создателем Лондонской конной полиции.