— Что ж ты хочешь? — спросил Франклин.
Акайчо усмехнулся снисходительно: белые никогда не знают приличий.
— Не я хочу, вождь. Ты хочешь.
Франклин поморщился: дикарь не слишком-то церемонится с офицером королевского флота, не упускает случая щелкнуть по носу и напомнить, кто от кого тут зависит.
— Ну хорошо, хорошо… Жду совета, друг мой Акайчо.
— На берегу озера белые поставят хижину. Когда Дорога Солнца снова станет длинной, они пойдут к Большой Соленой Воде.
— Благодарю. Но скажи, Акайчо, не ты ли обещался привести нас к истокам реки, что течет в Большую Соленую Воду?
— Мое слово, вождь, верно, как и твое. Но я не знал, что белые так медлительны.
«Медлительны»? Черт побери, индейцы шли налегке, а вояжеры и путешественники тащили всю поклажу.
— Да, я не знал, что твои люди так медлительны и так скоро устают, — продолжал Акайчо. — Ответь: надо ль упорствовать в том, что противно разуму?
«Шельма! Он еще учит, что разумно, что неразумно…»
Акайчо выпускал через ноздри длинный табачный дым.
— Ты опечален, начальник? Не надо печалиться. Ты увидишь Большую Соленую Воду, ты увидишь друзей.
Опустив голову, Джон палкой ворошил костер. Искры взметывались, как зверьки, хищно и весело. Он долго молчал. «Ты увидишь своих друзей». Ха, Уильям Парри, должно быть, давно уж на своем корабле у берегов Канады. Согласно инструкции, рандеву где-то близ устья Коппермайн. Так задумано Мелвиллем и Барроу. Инструкция скреплена королевской печатью. Э… как это у Шекспира? «Ревущим волнам нет дела до королей…»
— Надо зимовать, — сказал Акайчо. — Но если ты пойдешь, я не покину тебя. Мне будет стыдно, коли ты и твои братья погибнут на земле моих предков.
Как сотрясались сосны и ели, как они брызгали белой пеною, как роняли вязкие слезы! А потом медленно кренились, словно мачты погибающих кораблей, и с треском, ломая ветви, рушились наземь, подминая кустарник.
На миг воцарялась погребальная тишина. С печальным шорохом сыпались иглы. И вот опять стучали топоры, но уже не размеренно и не звонко, а тупо и коротко — по ветвям, по ветвям, по сучкам, по сучкам. И вот лежало поверженное дерево, покорное, нагое, с еще мелко дрожащей вершинкой, а комель как бы дымился дымком уходящей жизни.
Бревна волокли на поляну. Там, у Зимнего озера, протесывали наскоро, без тщания. Хижина. Еще хижина. Амбар. Возникало селеньице.
Зима навалилась сразу, со свирепой силою. За ночь озеро сковало льдом, ручей онемел, а ветер свистнул, как стальной прут.
Акайчо держал слово. Его охотники били оленей, его рыбаки таскали добычу из темных прорубей. Высоко над огнем, в холодном дыму, индианки коптили рыбу. Но у Зимнего озера остановились не только англичане-путешественники и не только проводники-канадцы, но и многодетные семьи охотников. Ртов было много, боеприпасов мало. К тому же — и этого уж вовсе не предвидели флотские — недоставало топоров: с жалобным звоном ломались они о закаменевшие поленья. А костры требовали уйму дров.
Все дальше, все дальше забредали охотники Акайчо. Сперва пропадали дня на два, потом на неделю, а после и вовсе сгинули.
Низко нависло небо, снег валил не переставая, и все жиже была похлебка. Голод тишком заглядывал в хижины.
Мичман Роберт вызвался первым. Ей-богу, до смерти прискучило сидеть да слушать вьюгу! Он пойдет за подмогой в форт Провиденс, к этому толсторожему Гарри Блейку.
Франклин вздохнул:
— Нет, дорогой Роберт…
Он не пускался в объяснения. Как скажешь мичману, тут нужен человек постарше, поопытнее: известно, мичманское самолюбие…
— И не вы, доктор. У вас, боюсь, начинается цинга. Что? Вам лучше знать? Нет, нет…
А штурман Бек сказал:
— Все отменно хорошо, сэр. Полагаю, за месяц-полтора.
Ах, славный малый, Джордж Бек. Посмотришь — не то поэт, не то музыкант. И манеры такие, точно с колыбели тебя пичкали наставлениями лорда Честерфильда [19] «Письма лорда Честерфильда своему сыну» — житейский и моральный кодекс английской аристократии XVIII века.
.
— До весны я вернусь, — сказал Джордж Бек. И усмехнулся: — Уж как хотите, без меня вам не удрать к Ледовитому океану.
Хепберн встал:
— Прошу, сэр…
— Э, нет, Хепберн, — возразил Бек. — Оставайтесь-ка. С меня довольно двух-трех вояжеров. — Он опять усмехнулся. — Как они поют? «В пути повстречал я трех всадников…»
Прощаясь, Франклин сказал:
— Джордж, прошу, будьте благоразумны. Слышите, старина? В Провиденс отдохните хорошенько.
Читать дальше