Борис Давыдов - В тисках льда

Приходилось готовиться к зимовке. Постепенно все на корабле было переустроено: в размещении личного состава были сделаны крупные изменения; паровое отопление было разобрано и заменено камельками, кингстоны были залиты, все механизмы разобраны, а 26 сентября прекращены пары в последнем котле. Корабль фактически стал на зимовку. Было введено зимнее расписание, при чем главное внимание было обращено на обучение личного состава и поддержание его физических сил, для чего было заготовлено до 250 пудов свежего оленьего мяса. Эскимосы с семьями были переселены на берег в отдельный домик.

Казалось, что положение наше вполне и окончательно определилось: нам предстояло провести не менее десяти месяцев в условиях полной оторванности от внешнего мира; было трудно рассчитывать на возможность выхода из крепко схвативших нас ледяных об’ятий.

Резкое изменение нашего положения совпало как раз по времени с нашей окончательной постановкой на зимовку. Уже днем 25 сентября, едва только мы успели выпустить воду из последнего котла и цистерн, — были замечены как будто бы отзвуки зыби, — этой вестницы свободной воды в океане. Бывшая сперва еле заметной, эта зыбь постепенно усиливалась, и к утру 26-го сентября уже явственно можно было заметить не только колебание на ней льдин, но и совершенно отчетливо определить ее ONO-ое направление.

Было совершенно очевидно насколько экономически выгоднее для государства был наш выход из Ледовитого океана в этом году; с другой стороны, был не менее очевиден и весь риск, весь большой риск подобной попытки. Тщательнейший подсчет оставшегося у нас топлива показал, что при условии совершенно чистого от льдов моря и при отсутствии свежего встречного ветра, мы в состоянии едва-едва дойти до залива Провидения, — нашей угольной базы, да и то при условии употребить на топливо весь запас имевшегося на корабле дерева. Было решено рискнуть; расчет был такой: за кромкой льда под берегом располагается к северу район чистой воды протяжением, вероятно, до мыса Дежнева; имеются все данные предполагать, что Берингов пролив тоже свободен от льда.

Американец и эскимосы с острова Врангеля.

Не оставалось ничего другого, как наполнить котлы забортной водой; в порядке исключительной срочности разводили в них пары; машинисты днем и ночью собирали главную машину, вспомогательные механизмы и весь трубопровод; строевая команда не отставала от них в работах по приведению корабля из состояния зимовки в положение возможности совершения перехода.

Утром 27 сентября снялись с якоря, вошли в лед и правили в нем на северо-восток, идя против зыби. Последняя становилась все более и более заметной, и милях в 12—15 от побережья мы вышли, наконец, на чистую воду. Расчеты наши оправдались: одна из кромок льда шла на северо-восток, а другая протягивалась вдоль побережья к юго-востоку; обе эти кромки сходились друг с другом, образовывая как бы прямой угол, к вершине которого мы и вышли. В океане шла крупная зыбь от NO-а, а вскоре задул и северо-восточный ветер, быстро засвежевший до степени шторма. Необходимость итти по кратчайшему расстоянию не позволяла нам привести к ветру; приходилось в шторм со снегом и туманом итти вдоль кромки льда днем и ночью бортом к очень крупной и крутой волне; легко представить себе, что происходило в таких условиях с кораблем, имеющим ледокольные образования, разгруженным к тому же до последней степени. Размахи качки превышали 45° на борт; в жилых помещениях и палубах корабля был полный хаос, так как за очень короткий срок приготовления к походу нельзя было вполне успеть закрепить все по походному; личный состав лишен был горячей пищи и воды; не было возможности ни обогреться, ни обсушиться; приходилось работать на верхней палубе зачастую по колена в ледяной воде, промокая насквозь под целыми каскадами брызг, попадавших на палубу. Через три дня шторм стих, а вечером 30 сентября, уже в совершенной темноте, мы отдали якорь, подойдя по расчету к мысу Дежнева. Все эти дни перехода плавание шло вдоль кромки льда, стоявшего под берегом полосой шириною в 15—20 миль. Уже на второй день перехода мы начали постепенно рубить на дрова и жечь в котлах весь имевшийся на корабле запас бревен и досок; к углю подмешивали угольный мусор с машинным маслом.

Что-то готовил нам рассвет следующего дня? Был ли Берингов пролив, как рассчитывали мы, чист ото льда, или же нам суждено было обмануться в своих ожиданиях? Действительность оказалась весьма неутешительной: полоса льда прижатого ветром к берегу, тянулась и далее от Дежнева в восточном направлении, располагаясь поперек пролива и загораживая нам путь; насколько хватал глаз всюду виднелись ледяные массы. На корабле было только 20 тонн угля и уже почти не было дерева. Попробовали войти в лед и пробиваться в нем на юг; из этого маневра ничего но вышло: лед оказался гораздо более тяжелым, чем показалось, и мы, пройдя в нем не более одной мили, так и не смогли вновь выйти к его кромке. Угля к концу второго дня оставалось только 14 тонн, а на топливо ушли все пеньковые тросы, весь судовой запас олифы и красок, бо́льшая часть машинного масла и даже корпус моторного катера.