Дмитрий Григорьев - На плечах Великого Хималая

Этой печатью испокон веков по всему миру запечатывали всякую нечисть. Например, в Иране, спрятав злого джинна в бутылку, следовало поставить на пробке эту печать. От Вишну и Астарты гексаграмму унаследовал Давид и поместил ее на щитах своих воинов. А теперь она, то есть маген Давид, присутствует на флаге Израиля и является одним из основных символов этого государства.

Одна из наиболее распространенных трактовок: треугольник вершиной вниз — символ небесного начала, которое стремится к земле, а вверх — земного начала, стремящегося к небесам. В иудейской традиции объяснений значения гексаграммы столько, что с лихвой хватило бы на второй том книги.

Мы же не стали задумываться над этой символикой, а просто сели на заднее сиденье, взвалив на колени рюкзаки, а писатель Носов сел вперед, рядом с водителем, чтобы фотографировать все, что повстречается нам на пути, и записывать увиденное в большую книгу с листочками формата А4 в квадратную клеточку. Квадрат, между прочим, тоже древний символ. Это и четыре стороны света, и постоянство с безопасностью и божественное участие в сотворении мира, и нравственные устремления и честные намерения. Последнее вполне соответствовало целям нашей поездки.

И первым нашим препятствием стал шлагбаум на переезде, точнее поезд. Пока мы ждали прохождения индийского поезда, Сергей фотографировал обезьяну, сидящую на полосатой перекладине. Поезд был пассажирский, и о нем следует рассказать особо.

О индийские поезда, бескрайние поля за окном, трактора в болотах да одинокие деревья.

О вагоны первого класса, что дороже самолета, о волшебные туристские поезда-дворцы, которых я никогда не видел, но где есть все для белых сахибов и богатых индусов.

О вагоны спального класса, где строгие контролеры со смешным названием «тити» не дают валяться днем на полках и пропеллеры вентиляторов крутятся, превращая вагон во внутренний вертолет.

О неугомонные любопытные попутчики, разносчики чая и еды, непрестанно снующие по вагону.

О докучные вагонные нищие и тихие воры, о цепочки и замки, спасающие пристегнутый к полкам багаж.

О летящие в окна пластиковые стаканчики, бумажные тарелки и тарелки из пальмовых листьев, кокосовые скорлупки и банановая кожура.

О «дженерал плейс», рай для безбилетников и ад для них же, ибо тяжело быть комком в каше из людей, которая кипит и выползает из окон и на крышу.

Однако крутится вентилятор, размешивая кашку, и поезд ползет…

Кто-то насчитал двадцать восемь отличий русского плацкарта от индийского слипера, но они теряются в бескрайних полях за окном и кажется, что поезд идет по России.

Когда в девяностых я впервые оказался в общем вагоне поезда, идущего из Пури в Дели, причем был зажат между телами путешествующих индусов до такой степени, что мог спать стоя и сутки с лишним этим в основном и занимался, то думал, что хуже быть просто не может. Но впоследствии убедился, что наши поезда будут покруче индийских. Это случилось через два года: я возвращался с Тянь-Шаня и смог взять билеты только в общий вагон поезда «Алма-Ата — Екатеринбург». Уже издали, на подходе к перрону я увидел весьма странную сцену. Сотни маленьких полосатых жуков нападали на большую зеленую гусеницу. Гусеницей был поезд, а полосатыми жуками — носильщики с сумками. Сумки с китайским барахлом полностью скрывали фигуры людей. Хозяева просто терялись среди них. Разбрызгивая пот и воняя сероводородом, носильщики кричали, толкались, давили друг друга, но в итоге прорывались в вагон. Однако их крики были ничтожно тихи по сравнению с голосами хозяек товаров.

Я перевесил на грудь рюкзак, а ледоруб взял в руку — не для того, чтобы расчищать им дорогу, а, напротив, чтобы случайно никого не зашибить, и влился в общий поток. Течение протащило меня сквозь вагон и выбросило в одно из последних купе прямо на стол рядом с полиэтиленовыми мешками. Пространство надо мной и подо мной уже было заполнено полосатыми сумками и сидящими на них тетками.

— Извиняюсь… — сказал я одной из теток.

— Ничего, земляк. — Ее голос был сиплым, видимо, она посадила его во время погрузки. — Здесь и сиди.

Носильщик тем временем заколачивал очередную сумку на верхнюю полку. Но та, не выдержав, лопнула, и из нее, как семена, посыпались кроссовки. Они не достигали пола и падали на очередные сумки, тела носильщиков и пассажиров.

Тетка лихорадочно хватала их и запихивала в щели между мешками наверху.