Даниэль Дефо - Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо

Точен Дефо всегда; но очень часто эта точность не основана ни на каких сведениях. География Робинзона довольно фантастична. Описание берегов Африки между Марокко и Сенегалом ровно ничему не соответствует. Климат Робинзонова острова, описанный с такой научной точностью, не только не климат острова около устьев Ориноко, но вообще климат, не существующий в природе.

Однако это мелочь. В основном книга правдива. Классовая природа Робинзона нисколько не замазана. Он буржуа до мозга костей. Он строит свой дом, сколачивает свои запасы. Единственный раз сердце его тронуто зрелищем окружающей его природы при мысли, что все это — его собственность. Найдя на корабле деньги, он сначала с философской иронией размышляет об их бесполезности в его положении: «Вся эта куча золота не стоит того, чтобы поднять ее с полу». Но это только философия. «Поразмыслив, я решил взять их с собою и завернул все найденное в кусок парусины». И «все найденное» сохраняется в неприкосновенности в течение всех двадцати восьми лет (только — увы! — не принося сложных процентов) и затем при возвращении в Англию оказывается очень кстати.

Буржуазная природа, в нем воплощенная, еще настолько молода и близка к своим плебейским корням, что в течение целых 24 лет Робинзон в состоянии прожить единственно своим трудом. Однако, как только появляется возможность, он становится эксплоататором: первого же человека, который присоединяется к нему на его острове, он делает своим рабом.

Одна из самых интересных сторон Робинзона — полное отсутствие идеализации в характере героя. Правда, он «добродетельный» человек. Но его добродетели такие, которыми действительно отличалась плебейская буржуазия того времени: расчетливость, умеренность, благочестие. Но он не герой. Дефо не стесняется говорить о его трусости, о его страхах при появлении дикарей или во время бури. Робинзон — рядовой человек, и это появление рядового человека в качестве героя произведения — важный момент в истории буржуазной литературы. До Робинзона в феодальной и классово-компромиссной литературе классицизма рядовой человек мог быть только комическим героем. Дефо сделал его «серьезным» героем, и это огромной важности этап на пути к оформлению буржуазной идеологии равенства и прав человека. Обыкновенность, негероичность Робинзона — одно из главных условий его огромного успеха. Каждый читатель, ставя себя на его место, мог думать: «И я в тех же условиях оказался бы таким же молодцом».

Но Робинзону еще далеко до «естественного человека» Руссо. У него нет никаких переживаний, кроме часто практических, вызываемых требованиями его положения. Он живет чисто практической жизнью и еще не создал себе «внутреннего» мира. В этом проявляется его наивность, наивность класса, еще не вполне достигшего самосознания. Она находит яркое выражение в идеологических противоречиях книги. По существу Робинзон, — это гимн предприимчивости, смелости и цепкости буржуа-колонизатора и предпринимателя. Однако мысль эта не только не высказывается, но сознательно даже не подразумевается. Вопреки ей сам Робинзон еще очень не свободен от старой гильдейско-мещанской морили. Отец осуждает его любовь к путешествиям, и «в минуту жизни трудную» сам Робинзон начинает чувствовать, что его несчастья посланы в наказание за то, что он ослушался родительской воли и предпочел приключения добродетельному прозябанию дома.

Наивная противоречивость Робинзона особенно сказывается в его отношении к религии. Это отношение — смесь традиционного преклонения перед авторитетом с практицизмом. С одной стороны, неизвестно еще, не карает ли бог за грехи, с другой — он очень может пригодиться как утешение в несчастьи, а с третьей — когда везет, очень возможно, что это бог помогает, и его надо за это благодарить. В одном месте Робинзон обращается к богу в момент величайшей опасности, воспринимаемой как божье наказанье, с воплями раскаяния и мольбой о пощаде. В другом — он говорит, что «к молитве больше располагает мирное настроение духа, когда мы чувствуем признательность, любовь и умиление»; что «подавленный страхом человек так же мало расположен к подлинно молитвенному настроению, как к раскаянию на смертном одре». Он колеблется между средневековой религией страха и новой буржуазной религией утешения. На своем острове он научается рассчитывать только на самого себя, а бога благодарит, только когда услуга оказана.