Алексей Стражевский: От Белого моря до Черного

Завод «Октябрь» нам показывает молодой диспетчер Надежда Прокофьевна. Сырьевой цех — вон там, говорит она и смотрит не вверх, а на нас… Да, конечно, мы не пойдем туда. Просто грех было бы таскать по горам это хрупкое, нежное создание. Тем более, что мы представляем себе, что там происходит, ибо еще свежи впечатления от Студеновского карьера.

Из карьера камни попадают в дробилку. Грубо измельченный в ней материал идет по транспортеру в шаровую мельницу, где истирается железными ядрами внутри вращающегося барабана, а оттуда в цех сырого помола.

Здесь мельницы тоже представляют собой огромные продолговатые вращающиеся барабаны. В них поступает размолотый мергель, необходимые примеси и вода. В цехе не видно людей, только ремонтники хлопочут вокруг одного из агрегатов.

В отдельном помещении, за стеклянной перегородкой, находим дежурного машиниста Георгия Семеновича Антонова. Он уже немолод, голова с обильной проседью, на худощавом лице веточки морщин. С гордостью показывает Георгий Семенович свое хозяйство: большой стенд с приборами, отражающими и записывающими весь режим работы по каждому агрегату — расход воды, расход массы и ее плотность. Надо изменить — пожалуйста, чуть довернул пуговку прибора-регулятора, и расход увеличится или уменьшится. Старый машинист заводит меня с другой стороны, открывает задние стенки приборов, объясняет их устройство. А мне не до приборов, я любуюсь самим машинистом.

Сколько лет он провел в этом цехе, крутил рукоятки, налегал на рычаги, брал на ощупь тяжелую мокрую серую массу, сколько раз ломило косточки, когда приходил домой… И вот он толкует про приборы, с которыми успел подружиться, познал их до тонкости, до возможного каприза, и пользуется ими так же верно, как своей рабочей рукой. Да ведь это без малого инженер!

— А давно ли ввели эту технику? — спрашиваю.

— Да вот скоро год как. Этот год у нас выдался счастливый: на газ перешли — это раз, на автоматику — два, а третье — на семичасовой рабочий день с новой системой оплаты.

— Ну и как? Вы ведь и раньше машинистом работали?

— И раньше. Да что и говорить, работа стала во много раз легче, приятнее, имеешь дело с одними приборами, а заработок повысился.

Из мельниц раствор, или «шлам», поступает в резервуары, размером и формой похожие на спортивный плавательный бассейн. Вдоль бассейна непрерывно движется взад-вперед автоматически действующая мешалка — дойдет до конца и обратно. Мешалка — это большой пропеллер, почти во всю ширину бассейна, а механизм, вращающий его, помещен посреди передвижного моста, подобного мостовому крану. Таким образом, шлам всегда хорошо перемешан и в любой момент может быть подан по трубам в питательные устройства вращающихся печей. Вот и мы наконец попадаем к печи.

Вращающаяся печь для обжига цемента, какую мы видели, это ни с чем не сравнимый колосс. Она цилиндрической формы, диаметр ее относительно не так уж велик — 3,6 метра, но длина огромна — 150 метров! Такая вот гигантская труба имеет несколько стальных ободов, которыми она опирается на ролики, установленные на массивных железобетонных фундаментах, и медленно вращается. Во вращение ее приводит редукторный механизм, размещенный посередине печи. Сам корпус печи склепан из толстой котельной стали, а внутри она выложена огнеупорами. Положение печи не горизонтальное, а с уклоном в 4 градуса.

В верхней части вращающейся печи, куда загружается шлам, температура не так уж высока. Но чем ближе к нижнему концу, откуда происходит дутье и где вываливаются спеченные шарики цемента — клинкер, тем жар все сильнее и сильнее. Наша проводница спрашивает, где пойдем — низом или верхом, по железным мосткам, проложенным на уровне лечи; предупреждает, что верхом будет жарко.

— А где бы вы пошли, если бы не мы? — задаю деликатный вопрос.

— Ну, я-то всегда хожу верхом, — отвечает Надежда Прокофьевна.

Раз так, какие могут быть разговоры. Однако по мере того, как мы приближаемся к горячему концу, я начинаю понимать, что предупреждение было не напрасным. Стараюсь не подавать вида, но жар от огромного, медленно вращающегося вала такой, что если бы не «нежное создание», как ни в чем не бывало шагающее впереди меня, я, наверное, повернул бы обратно. Перед самым концом Надежда Прокофьевна начинает прикрывать лицо руками, мы с великой радостью следуем ее примеру. Но и это мало помогает, печь палит руку, и кажется, сейчас запахнет жареным…

Наконец, мы «смелым броском», как писали военные корреспонденты, преодолеваем последний отрезок и заходим к топке с тыла. В топку можно заглянуть через синее стеклышко. В ней бушует газ, создавая в нижнем конце температуру в 1500°, которая на протяжении 150 метров понижается до 300°. Переход на газовое дутье был огромным благодеянием. Когда работали на угле, его приходилось предварительно размалывать. Сколько это приносило дополнительной пыли и грязи!