Эрик Люндквист - Люди в джунглях

Мне неведомо, как Джумаат рассчитывался со своими рабочими. Насколько я знаю, он никогда не платил им наличными, только продолжал забирать со склада невероятные количества риса, сахару, кофе и прочих продуктов. Но рабочие не жаловались. Иногда я распекал его, наставлял, как вести дело, чтобы к началу, сплава им хоть немного причиталось на руки. Джумаат соглашался и работал, не щадя себя. Днем наравне со всеми неутомимо таскал кряжи, а по ночам шел ловить рыбу.

Но вот нагрянула малярия и вывела всех из строя. Целый месяц рабочие не могли рубить лес, но есть, конечно, продолжали и они, и дармоеды. Толстая жена Джумаата день и ночь жевала бетель и без перерыва пила кофе. Пускай уж, говорил Джумаат, это ее единственный порок.

Я частенько наведывался на его участок. Здесь было особенно много женщин, и жизнь они вели самую вольную. Однако жена Джумаата была ему верна, и я ни разу не слышал, чтобы мужчины этой бригады повздорили между собой, хотя все время ждал вестей о том, что они перерезали друг другу глотки.

Рабочие приехали на Ментсапу с Себатика вместе с семьями. Всего в лагере лесорубов было около десяти замужних женщин и три очень милые девушки в брачном возрасте. Конечно, чистейшее безумие — привозить девушек в лесной лагерь. Уж лучше бы они голодали в родной деревне, чем жить в поселке лесорубов, где было вдоволь еды и мужчин.

Правила этих племен требуют, чтобы девушка выходила замуж непорочной. Иначе будет опозорена по только она, но и вся ее семья.

Я великолепно понимал, что девушки в лагере лесорубов ведут себя не примерно. Родные никак не могли уследить за ними. И все в открытую говорили, что этим девушкам теперь грош цепа. Они годятся только на то, чтобы развлекать лесорубов. Но мандур Джумаат был глух к таким разговорам, он не хотел верить, когда о людях говорили плохо. Кажется, это единственное, в чем он был тверд.

Вскоре жена Джумаата умерла от малярии. Но он был так погружен в заботу о других, что ему даже некогда было горевать. Ее похоронили в джунглях; на кладбище уже лежало несколько лесорубов. Джумаат поставил на могиле дощечку из железного дерева.

Когда через месяц я приехал на Ментсапу, ко мне подошел Джумаат:

— Туан, я опять буду просить рис. Хочу устроить небольшой пир. Я женюсь…

— На ком же ты женишься?

— На Халиме, туан. Мне нужна жена, а то некому присмотреть за детьми и домом… И семья Халимы хочет, чтобы я ее взял.

Еще бы! Ведь люди поговаривают, что она беременна от кого-то из лесорубов. А Джумаат, конечно, не мог отказать се родным. И, конечно, у него не хватит духу подвергнуть сомнению ее непорочность.

— Но ведь ты задолжал больше тысячи гульденов, и работа не ладится.

— Что же я могу поделать, туан. Мы работали, старались… Это малярия нам все напортила.

Разумеется, я выдал ему рис. И его долг продолжал расти. Ни я, ни сам Джумаат уже не верили, что он когда-либо расплатится. А тут как раз компания решила отчитать меня: уж больно я щедр на авансы рабочим, совсем беспардонно распоряжаюсь средствами компании.

Через шесть месяцев после свадьбы новая жена Джумаата родила ему крошку. Он пригласил меня отпраздновать это событие; я не удержался, спросил его, сколько же времени они женаты. Джумаат печально посмотрел своими преданными глазами и ответил:

— А кому это нужно, туан, дни считать. Точно от этого что-нибудь изменится.

Джумаат построил себе на лесосеке хорошее жилье: не лачугу из пальмовых листьев, а дом из теса. Вместе с ним там поселился десяток дармоедов. Как он ухитрился построить этот дом, я до сих нор не могу понять. Видно, эти тунеядцы все-таки что-то делали. На Нунукане ни у кого из десятников не было такого роскошного дома, как у Джумаата. И чудная жена, и славный малыш в придачу. Не говоря уже о детях от первого брака.

Должно быть, из-за новой жены в доме постоянно толклись гости — мужчины, которые ничуть не стыдились заглядываться на жену Джумаата и поедать его рис. И только ли они заглядывались на нее…

Джумаат все глубже залезал в долги. За ним было уже две тысячи гульденов. Ежемесячного заработка бригады хватало в лучшем случае на то, чтобы расплатиться за продукты. А то и на продукты не зарабатывали. У Джумаата был такой затравленный вид, что больно смотреть. Но мне полагалось при каждой встрече бранить его и грозить ему неприятностями. Нельзя же «выбрасывать» деньги компании! Начальство частенько напоминало мне об этом. Боюсь, Джумаат пролил втайне немало слез — да что толку.