Григорий Федосеев - Мы идeм по Восточному Саяну

Мы бросились к нижней скале, но пока добежали до нее, в водовороте уже не оказалось ни лодки, ни коня. Я долго всматривался в противоположный берег Кизира, но и там не было видно ни одного живого существа. Мы прислушивались к глухому реву реки, стараясь поймать крик утопавших, но напрасно. В это время из-за поворота, гонимый легким ветром, надвинулся туман и все скрыл от наших глаз.

Вернулись к стоянке, чтобы немедленно соорудить плот и поплыть на помощь. Тревожась за судьбы товарищей, я остался под скалой и продолжал прислушиваться к речному шуму, все еще надеясь уловить знакомые голоса.

К счастью, туман скоро рассеялся, и я увидел далеко внизу по реке Бурку. Пытаясь перейти шиверу, куда его снесло течением, конь барахтался между торчащими из воды камнями, падал, прыгал и снова плыл.

Лебедева и Днепровского не было видно. Дождавшись, когда Бурка добрался до нашего берега, я сейчас же вернулся к своим, и через полчаса мы вместе с Самбуевым уже карабкались по утесам, пробираясь к месту, где вышел конь. Там мы увидели Лебедева и Днепровского. Лодка оказалась целой. Теперь нужно было подумать, как вывести копя наверх, ибо скалы, перехватившие берег, были для него недоступны Способ, который тогда применили мои спутники, был поистине удивительным.

Скалистый откос, на который нужно было поднять коня, спадал к реке под углом в шестьдесят-семьдесят градусов. Лебедев сходил на стоянку за остальными людьми и захватил две веревки.

Я наблюдал за работой, еще не веря в благополучный исход. Командовал Днепровский. Сначала расчистили от леса и пней уступы, по которым предполагали поднять коня. Затем Бурку подвели поближе к расчищенной полоске и накинули ему на шею «удавкой» веревку. Второй веревкой подхватили коня сзади, и все люди, ухватившись за концы, поднялись наверх. Бурка к моему удивлению, стоял очень послушно, как старая водовозная лошадь.

— Раз, два — взяли! — крикнул Днепровский.

Бурка встрепенулся. Петля до удушья стянула ему горло. Он задохнулся и, стараясь высвободиться из петли, как безумный бросался на скалу, но петля затягивала все сильнее. Задняя веревка, подхватив коня, тоже тащила его вверх. Казалось, что вытянутая до предела шея вот-вот перервется и огромная туша свалится вниз. Но этого не случилось. Удушье продолжалось всего несколько секунд. Зато оно породило в коне огромную силу и ловкость. Он, как дикий баран, сделав несколько прыжков, оказался наверху.

Я никогда не видел, чтобы лошадь была способна взобраться по такой крутизне.

Как только Бурка выбрался на скалу, с него мгновенно сняли веревку, но он еще долго мотал головой от боли.

Между тем вода в Кизире быстро мутнела. Поднимаясь, она стала затоплять берега. Поплыл мусор, запенились заводи. В тот момент, когда мы начали переправлять груз на другую сторону реки, из-за поворота выплыл огромный кедр, смытый водою с берега. Отбросив вперед мохнатую вершину и плавно покачивая густыми корнями, он своим появлением, будто глашатай, оповещал всех о начале весеннего паводка.

Переправа груза заняла несколько часов. Последним покинул берег Бурка. Его завели по реке как можно выше, а на противоположном берегу поставили на виду несколько лошадей. Как только заведенный в воду конь поплыл, с него сдернули узду, и он благополучно добрался до остальных лошадей.

Только теперь, оказавшись на левом берегу Кизира, мы вспомнили про голод. Теплый солнечный день опять поблек, притихли птицы, вершины гор спрятались под шапками тумана, небо затянули хмурые тучи, и холодный ветер предвещал дождь. А река продолжала пухнуть, мутнеть и, стачивая берега, вольно несла свои вешние воды в низовья. Наш груз, седла, одежда были мокрыми, и без просушки дальше идти было невозможно. Сырость вообще губительна в походе: мокрые потники на лошадях стирают спины, портятся продукты, одежда, снаряжение. Следует помнить, что сырость обладает удивительной способностью проникать внутрь вьюков, и никогда не следует полагаться на добротную упаковку. Нужно почаще просушивать, проветривать вьюки.

Лагерем расположились у реки, на пологом берегу, вблизи белоснежных берез, приземистых кедров и старых, обмытых дождем елей. В густой чаще молодняка росли черемуха и рябина. Старые стебли пырея, служившие единственным кормом для лошадей, густо покрывали землю. Редкий тальник, стелющийся узкой полоской по самому берегу Кизира, уже распушился и белым контуром отделил тайгу от реки.