Григорий Федосеев - Мы идeм по Восточному Саяну

Чем дальше мы уходили от прямого Казыра, тем сильнее терзало любопытство. Где-то в глубине сознания еще копошилось сомнение, еще не верилось, что и на нашей улице наконец-то наступил праздник.

Во второй половине дня, выбравшись на перевал к Фомкиной речке, мы решили отдохнуть. Нужно было покормить лошадей и самим утолить голод. Я остался варить чай, а Лебедев с Днепровским пошли на верх бокового отрога посмотреть, действительно ли на Кинзилюкском пике отстроен пункт. Они скоро вернулись с добрыми вестями.

— Зря ходили, говорил же, что пирамида на пике. Так и есть, простым глазом видно. Ребята льют тур, — сказал Днепровский, взглянув на меня с упреком.

— Так что Мошков не подвел, что-то задержало его, — добавил Лебедев.

В голове снова рой мыслей: что в первую очередь делать? Каким направлением вести работу? Сбросил ли Мошков гвозди, цемент? Целесообразнее было бы экспедиции разделиться на два отряда, мне с пятью человеками вернуться к Грандиозному, а Пугачеву с остальными пробраться в верховья Орзагая и Большого Агула. Но, прежде чем идти ему туда, нужно было мне лично обследовать горные нагромождения в том районе и определить наивысшую точку среди многочисленных гольцов. И тут пришла в голову мысль: отправить Лебедева с вьючными лошадьми в лагерь на Кинзилюк, а нам с Днепровским на двух лошадях попытаться перевалить с Фомкиной речки на Орзагай. Такой маршрут мог занять у нас 2–3 дня, но зато он внес бы ясность в план предстоящих работ. Так мы и сделали, а голоду пришлось потесниться.

Спустившись до правобережного притока, впадающего в Фомкину речку у крутой излучины, мы разделились. Лебедев отправился тропою на Кинзилюк, а мы свернули ключом к Агульскому белогорью.

Еле заметная звериная тропа вывела нас на седловину и круто ушла вниз, в широкую Орзагайскую долину. Там она соединилась с большой левобережной тропою, идущей снизу и сильно утоптанной следами маралов. Мы свернули по ней вправо к видневшимся впереди гольцам, замыкающим долину. На их скалистых вершинах угасал отблеск далекой зари. Лошади, да и мы, устали, пришлось искать место для ночевки.

Спали долго. Уже и птицы пропели хвалебный гимн наступившему утру, скрылись хищники в темных убежищах, ушли в чащу после ночной кормежки звери, наконец поднялось и солнце. На стоянку пришли лошади, а с ними полчища комаров, и нам пришлось подниматься.

С отрогов в долину сползал редеющий туман. Все уже жило, бегало, летало, заполняя суетою летний день. Мы ехали торной звериной тропой по светлой Орзагайской долине, пробираясь к истокам реки. Здесь много лиственниц, путь перехватывают заросли кустарников, топи и широкие луговины, затянутые цветущим высокотравьем. Языки темных перелесков поднимаются высоко под гольцы и там теряются по чащам. В десять часов мы проехали высокий мыс, нависающий над долиной справа. За ним горы поднимаются и принимают более курчавое очертание. Отсюда начинается Орзагайская группа гольцов, которой мы недавно любовались. Тропа неизменно шла левым берегом, и чем ближе подбирались мы к вершине реки, долина глубже зарывалась между гор, принимая корытообразную форму. Главный исток Орзагая вылетает бурным ручьем из огромного цирка, врезанного в мощный голец у изголовья реки.

После полудня мы подъехали к броду через Орзагай, протекающий здесь нешироким потоком по каменистому дну. Дальше путь шел правым берегом. Долина и здесь, несмотря на высокие хребты, сопровождающие ее, остается просторной и светлой. Тропа, отдаляясь от русла, шла косогором, набирая крутизну, и скоро вывела нас на водораздельную седловину. Там мы разбили последний свой лагерь.

Тропа уходит дальше в широкую залесенную долину Тоенка, хорошо видневшуюся с перевала и протекающую в северо-восточном направлении от него. На седловине, сохранились остатки стойбища тафаларов, заходивших сюда с оленями, видимо, на пантовку. Седловина была истоптана следами маралов, она, вероятно, является главным проходом для зверей, кочующих из района истоков Большого Агула в Орзагай и обратно.

Прокопий еще не поправился и не мог идти со мною на вершину гольца. Пошел один. От перевала сразу начался крутой подъем. Небольшие террасы, прилавки с альпийскими лужайками, россыпи, затянутые долговечными лишайниками, чередовались на пути. Я подобрался к краю огромного цирка и остановился, пораженный незабываемым зрелищем. Сверху к нему круто сползает ледник, нависая над краем черным бордюром, из-под которого вырывается мутноватый поток. Шероховатые скалы гигантскими уступами спадают на дно цирка. Снизу они подбиты пожелтевшим снегом и осыпями. Собранный в одно русло исток каскадами сбегает вниз на дно долины.