Юрий Савенков - Сингапурские этюды

Большинство авторов упорно отказывали Сингапуру в индивидуальности. Стоит на воде, — значит, Венеция. Построили военную базу — чем не азиатская Мальта или, если угодно, Гибралтар. Англичане в базу свято уверовали — шутка ли, 63 миллиона фунтов стерлингов вложено. Заодно появился и очередной сингапурский ярлык: «неприступная крепость». Премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю в свое время тонко заметил: «Англичане так и не поняли, что мы не островная база, а остров с базой».

В конце шестидесятых годов из-за жесточайших экономических трудностей правительство Великобритании вынуждено было принять решение оставить «неприступную крепость». В сентябре 1975 года последний английский военный фрегат «Мермэйд» под звуки фантазии на тему английских морских песен в исполнении оркестра гордонского хайлендского полка покинул сингапурскую бухту. А чуть позже на бывшей базе «Террор барракс» был спущен «Юнион Джек». Теперь ему вместе с тремя старыми пушками место в музее, рассказывающем о колониальном прошлом Сингапура. Так закончилось английское военное присутствие.

Думается, многие сравнения и ярлыки при всей их красочности свидетельствуют порой о привычке к готовым стереотипам. Путешественники готовы увидеть здесь то, что им уже известно. Есть такая категория «путешествующих». Это к ним обратил свой сарказм французский писатель Пьер Данино: «Одно только плохо: путешествия отбивают способность удивляться, новое всегда напоминает уже где-то виденное». С такими мыслями туристы приезжали в Сингапур, обнаруживали тут нечто иное, надевали темные очки, и… появлялся очередной ярлык. Вот, например, пассаж о Сингапуре одного американца. «Это нечто (!) на одну треть — вакуум, на одну треть — Седьмая авеню Нью-Йорка, на одну треть — нервный взрыв. И все это по ошибке зовется Сингапуром. Любого, кто приедет сюда в поисках местного колорита и экзотики, поверив магическому звучанию имени Сингапур, ждет разочарование. Это самый чистый город, известный богу, но все знают, что экзотика и чистота — вещи несовместимые».

Знаменательный пассаж. Автор объявил вакуумом то, что просто-напросто не понял. Или не принял. Будем справедливы. Нервный взрыв — сказано точно. Сингапур пожинает плоды неизбежной урбанизации. Сравнение с Седьмой авеню пополнило обширную коллекцию сингапурских ярлыков. Вот только напрасно в поисках колорита автор не завернул за угол. Кто знает, может, увидел бы он лавку гробовщика, где белый одноглазый попугай Ва Тао уже двадцать лет сильным клювом пытается порвать цепь, а среди коричневых гробов мирно спят мастеровые. Чем не колорит? Прямо-таки восточная мистика. А если бы он подольше побродил по улочкам припортовых кварталов, может быть, на его пути оказался бы фруктовый киоск «Снежный пик» и утолил бы он жажду не традиционным стаканчиком кока-колы, как у себя на Седьмой авеню, а компотом из семян гинкго, реликтового дерева, дошедшего до нас из далекой мезозойской эры. Адресов не называю. Истинные путешественники должны находить местный колорит сами.

Вот что любопытно: американец отказывает Сингапуру в праве быть чистым. В самом названии города звучит экзотика, и вдруг… боже, какой обман.

Не знаю, какую экзотику искал автор этого пассажа. В старом китайском городе, хоть он и исчезает на глазах (нередко к радости местных жителей, для которых чайнатаун символизировал скученность, грязь, бедность, убожество), могут предложить суп из гусениц или ящерицу, утопленную в белом вине, и станут уверять, что перед этим ее держали несколько дней на голодной диете. А в день рождения обезьяньего бога в маленьком «храме благоприятного неба», что стоит на горе рядом с католическим собором святой Терезы, можно увидеть сцену, воскрешающую сумеречное средневековье.

Одноухий даосский жрец в желтых шароварах, согнутый, как Квазимодо, начинает сомнамбулический танец. Под бой барабана и удары гонга раскачивается из стороны в сторону. Все быстрее, быстрее. И вот уже его тело извивается в конвульсиях, на губах появляется пена. Ассистенты вручают ему меч. Он проводит несколько раз по языку лезвием. Показывается кровь. Ему подносят желтую полоску бумаги, скрепленную печатью храма, осталось обагрить ее кровью — и талисман от разных напастей готов. Его получает страждущая женщина, за ней другая, третья… Окончен сеанс медитации, и одноухий жрец, который только что словно соединял болезни, беды, неудачи реальной жизни с потусторонним миром, населенным духами, мчится с горы на велосипеде в порт. Медиумом он служит по совместительству. Его основная работа — портовый грузчик. В Сингапуре все торопятся, даже медиумы. Впрочем, профессиональных прорицателей, астрологов, чародеев и медиумов становится все меньше. Конечно, экзотика постепенно уходит, а иногда и прячется, чтобы снова появиться в новой среде. Ее надо искать, но это непросто. Особенно в Сингапуре. Ведь он не выходит навстречу всем гостям — слишком занят делом. Может быть, именно о таких городах сказал поэт: «К нам города чужие строги и словно замкнуты в себе».