Уильям Бакли - Австралийский робинзон

После двух-трех дней пути мы прибыли к месту встречи. (Время австралийцы отмечают знаками: наносят на руку мелом штрихи И каждый день один стирают). Нас уже ожидало много австралийцев.

В этот вечер состоялось большое корробори, а утром все в самом радушном настроении отправились охотиться на кенгуру. Это была первая охота, в которой я участвовал, и, естественно, с большим интересом приглядывался ко всему, что происходило вокруг. Став поневоле членом племени, я хотел принимать участие во всех его делах.

Охота на кенгуру требует большой сноровки. Австралийцы рассыпаются цепью и загоняют стадо кенгуру в какой-нибудь тупик, а там без труда разят животных копьями. Мы убили несколько крупных самцов, зажарили вместе с кореньями и устроили большой пир. Наевшись до отвала, австралийцы разрисовали свои тела и лица белой глиной и снова устроили корробори, а затем, как обычно, начали метать копья. Я уже был уверен, что вечер кончится потасовкой, да и женщины, по-видимому, тоже так считали: они попрятались в шалаши, а мои родственники, заботясь обо мне, приняли меры предосторожности — отвели меня в сторону, но ничего серьезного не произошло.

Утром, однако, выяснилось, что племя путмаару увело двух наших женщин или, может, они по своей воле последовали за новыми дружками.

Возникла драка; к счастью, все обошлось без кровопролития. Но обида не была забыта, и племена разошлись только до поры до времени.

Я уже начал немного понимать язык австралийцев, на их обычаи я насмотрелся вдосталь, но что мне оставалось делать? Куда я мог бежать?

Мы присоединились к племени бенгали и вместе отправились на его охотничьи угодья — территорию, ограниченную с одной стороны морем, а с другой — рекой Барвон. (Каждое племя имело свой определенный участок, как бы переходивший по наследству из рода в род). Здесь мы поставили шалаши.

Охота была удачной, мы убили множество кенгуру.

Теперь я постоянно питался мясом и чувствовал, как с каждым днем восстанавливаются мои силы, тем более что друзья всегда отдавали мне лучшие куски. Естественно, я испытывал к этим людям чувство глубокой благодарности.

А уж как я был благодарен всевышнему, который охранял меня среди всех передряг и опасностей, об этом и говорить нечего. Раньше я почти не вспоминал о нем — слишком суматошной была моя жизнь, да и никто не наставлял меня на путь истинный. В развеселой компании, в дурном обществе, в которое я попал по своей глупости, в лагере я забыл прекрасные истины, которые мне внушали в детстве добрые старики — дедушка с бабушкой. А вот здесь, в этих диких местах, я, как уже сказал, возносил горячие и искренние молитвы великому творцу вселенной за то, что он простил меня и одарил силой и здоровьем.

Однажды мы убили эму. Это огромная птица — разновидность страуса, — мясо которой необыкновенно вкусно. Летать она не может, но бегает с поразительной быстротой.

Не могу точно сказать, сколько времени мы охотились на берегу моря, очевидно, несколько месяцев. Когда дичи стало мало, мы перекочевали на другое место, где, как обычно, поставили шалаши из коры. По пути нам удалось убить двух больших собак.

Австралийцы перебили кости животным и положили их в огонь, чтобы спалить шерсть. Затем они выпотрошили собак, положили между раскаленными камнями, закрыли корой, сверху засыпали землей и таким образом запекли.

Через два часа жаркое, которое очень ценится австралийцами, было готово. Мне, как обычно, выделили лучшую часть — ногу, но я не смог по достоинству оценить это благодеяние. Понюхав мясо, я с отвращением отвернулся, чем очень насмешил австралийцев. Они несомненно решили, что после того, как я воскрес и стал белым, мой вкус изменился к худшему. Сами они принялись уписывать за обе щеки, знаками предлагая мне присоединиться к трапезе. Кончилось тем, что я поменялся с соседом. Он дал мне за собачью ножку хороший кусок кенгуру, посмеиваясь над тем, как ловко он меня провел.

Хотя мясо диких собак считается у австралийцев деликатесом, щенков они не употребляют в пищу: их приручают для охоты. Кстати, об охоте… Австралиец, убивший животное, редко требует себе при дележе большую долю, но вот если ему второй раз повезет, он получает голову, хвост и лучшую часть филея. Мне же всегда давали часть добычи, даже если я не участвовал в охоте [20].